Время Шамбалы
Шрифт:
В дальнейшем, в 1929–1930 гг., А. Доржиев и Ш. Тепкин неоднократно обращались в НКИД с той же просьбой, но всякий раз, под тем или иным предлогом, получали отказ. Не добились они удовлетворительного ответа и на свое ходатайство во ВЦИК о пересмотре «возрастной нормы» для хувараков (подавалось дважды: летом 1928 г. ив январе 1929 г.). По всей видимости, в Москве в конце концов оставили идею «воздействия» на Далай-ламу через лам-обновленцев, тем более, что само обновленческое движение практически сошло на нет на рубеже 1930-х.
Отказавшись от посылки к Далай-ламе буддийской делегации или по крайней мере одного делегата от лам-обновленцев, Москва тем временем отправила в Лхасу своего человека. По сведениям британской разведки, осенью 1928 г. в столице Тибета появился новый советский агент — бурят по имени По-ло-те или Кухи-чи-та [511] , также известный среди лхасцев под прозвищами «Бурятский нойон» и «Толстый монгол». Очевидно, речь идет о Булате Мухарайне, имевшем довольно тучную фигуру (П. К. Козлов в путевом дневнике своей последней экспедиции называет его «толстый Мухрайн»). Последний по возвращении из Лхасы осел в Улан-Баторе, где устроился на службу в каком-то монгольском учреждении и в то же
511
OIOC: L/P&S/11/277. Конфиденциальное письмо английского политического агента в Сиккиме Дж. Л. Р. Уиера, индийскому правительству от 6 ноября 1929 г. См. также: L/P&S/10/1113, pp. 84–85. (Note on the Soviet Agent in Lhasa). Что касается имени Кухи-чи-та, то оно, как кажется, имеет бурятское происхождение и может пониматься двояко: 1) человек родом из деревни Кусочи (близ Цугольского дацана в Агинском аймаке) или 2) бледнолицый («кухи») из Читы. Возможны, конечно, и другие интерпретации.
512
См.: Цыбиков Г. Дневник поездки в Ургу в 1927 г. // Избранные труды в 2-х т. Новосибирск, 1991. Т. 2. С. 130.
513
OIOC: L/P&S/10/1113. Р. 84–88.
Здесь важно отметить, что успех советской политики в Тибете П. М. Никифоров связывал прежде всего с установлением взаимовыгодных торгово-экономических отношений между двумя странами. В 1929 г., уже в качестве председателя Госплана в Средней Азии, он задумал организовать научно-торговую экспедицию в Тибет для обследования сырьевых, преимущественно шерстяных, районов в северо-западной и центральной части страны (шерсть была основной статьей тибетского экспорта). Кроме этого, экспедиции предстояло заняться поиском доступных автомобильных путей между Западным Китаем и Лхасой, географическим и геологическим обследованием малоизученных областей Тибета, а также «наброской возможных воздушных путей» [514] . (Идея воздушного сообщения между Улан-Батором и Лхасой особенно занимала в эти годы П. К. Козлова, который даже собирался отправиться в Тибет на дирижабле!) [515] Все прежние русские научные экспедиции в Тибет, включая экспедиции Пржевальского, Цыбикова и Козлова, П. М. Никифоров оценивал весьма негативно, поскольку, с его точки зрения, они не уделяли достаточного внимания экономике страны. «Экономика у наших исследователей всегда была на последнем месте, — писал он в проекте докладной записки по организации новой тибетской экспедиции, — и поэтому в отношении познания Тибета мы оказались совершенно разоруженными, что указывает [на то], что наши связи с Тибетом до сих пор не имеют маломальских реальных оснований» [516] . П. М. Никифоров также отмечал плохую изученность путей в Тибет: «мы ничего не знаем, может ли быть применен автомобиль для передвижения по Тибету, возможно ли устройство бензиновых баз и т. д.». Недостаточными, по его мнению, являлись и сведения о географии Тибета.
514
РГАСПИ. Ф. 144, on. 1, д. 42, л. 5 об. (Никифоров П. М. Материалы и записи по научно-торговой экспедиции в Тибет).
515
ГАРФ ф. 5446 оп. 37 д. 11. Письмо П. К. Козлова Н. П. Горбунову от 20 января 1929 г. Сама идея такого полета была заимствована Козловым у норвежца Руаля Амундсена, совершившего в 1926 г. перелет на дирижабле через Северный полюс. «И вот, когда еще недавно, так много говорилось и читалось, так много рассуждалось в связи с гибелью Амундсена, читаем мы в письме Козлова, встал на сцену дирижабль. Для дирижабля не надо баз, дирижабль „возьмет“ все заставы и т. д. Дирижабль не обмерзнет даже над горами Тибета. Дирижабль от Урги, последней своей посадки, возьмет курс на Ю. З. — на Лхасу и, чудовищно сказать, вдвое суток доплывет по воздуху от столицы Монголии до столицы Тибета!» (Л. 24 об.).
516
Там же. Л. 2 об (проект докладной записки П. М. Никифорова).
«Единственно правильной и реальной связью нашей с Тибетом, — писал П. М. Никифоров в проекте докладной записки по организации экспедиции, — может служить установление неофициальной, на первых порах, торговой связи с тибетским рынком, т. е. необходимо под фирмой частных лиц, купцов начать проникновение с нашими товарами на тибетский рынок. На основании заявления Далай Ламы нашему агенту Чапчаеву нужно полагать, что наши торговые операции встретят в Тибете со стороны тибетского правительства благоприятное отношение…» [517] .
517
Там
Что мы могли бы вывозить из Тибета? — спрашивал П. М. Никифоров. Это прежде всего всевозможные виды сырья — шерсть, ячью кожу и волосы, лучшие «сорта» золота индийского национального банка, тибетские мерлушки и в большом количестве пушнину — таких животных как сурок, тигр, волк, лисица, леопард, дикая кошка, рысь. При этом пушнину в Тибете можно закупать по гораздо более низкой цене, чем в Монголии [518] . Что же касается советского импорта в Тибет, то среди «товаров», наиболее необходимых тибетцам, П. М. Никифоров называет слитковое золото и серебро, выделанную кожу, парчу и шелк, карманные часы, перочинные ножи, разноцветные камни и, конечно же, русское стрелковое оружие — винтовки, револьверы, наганы, браунинги с боеприпасами [519] .
518
Там же. Л. 18.
519
Там же. Л. 11.
Говоря об организации торговых операций в Тибете, П. М. Никифоров предлагал использовать в этих целях прежде всего буддистов-паломников. По его оценке — заметим, весьма завышенной, — ежегодно из СССР и МНР в Тибет прибывало около 10 тысяч богомольцев — некоторые из них оставались там на всю жизнь, другие жили годами, однако большая масса паломников, поклонившись святыням, возвращалась на родину. «Если бы этот фактор реализовать, он несомненно послужил бы могучим орудием нашего влияния в Тибете. <…> Использовать же эту массу людей можно в качестве торгово-заготовительного аппарата и пропагандиста среди тибетцев в развитии торговых отношений с ними», — писал он [520] .
520
Там же. Л. 10.
К посылке новых дипломатических экспедиций в Тибет П. М. Никифоров относился отрицательно, поскольку предшествующие визиты в Лхасу «секретных политических агентов» С. С. Борисова и А. Ч. Чапчаева практических результатов не дали. Единственным достижением этих поездок он считал «заявление» Далай-ламы А. Ч. Чапчаеву, позволявшее СССР завязать торговые отношения с Тибетом.
22 сентября 1929 г. П. М. Никифоров подал в Политбюро докладную записку по тибетскому вопросу, в которой призывал руководителей советского государства активизировать политику в Тибете:
«Я считаю, что настало время отказаться нам от политики сохранения „равновесия“ в Тибете и что пора перейти к политике активной, тем более, что Англия равновесие это фактически давно нарушила. Для нашей активности в Тибете имеется большое поле: сырьевые рынки обладают достаточной мощностью и несомненно представляют для нас даже с экономической точки зрения огромный интерес» [521] .
Экономическое проникновение в Тибет П. М. Никифоров предлагал совершить с территории провинции Ганьсу, изолированной от иностранного влияния как со стороны Центрального Китая, так и со стороны Британской Индии, и в то же время открытой «для наших торговых и политических, в настоящее время нелегальных, а в дальнейшем полулегальных и легальных мероприятий». Обосновавшись в Ганьсу, «мы уже сравнительно легко можем оттуда распространять наше регулярное влияние и на Тибет, к его сырьевым рынкам, где мы должны во что бы то ни стало экономически закрепиться». При этом П. М. Никифоров был убежден, что «наши враги», т. е. англичане, «не могут оказать нам достаточного сопротивления, ни политического, ни экономического». Такая политика, с одной стороны, способствовала укреплению связи СССР с Китаем, но в то же время она преследовала и уже известные геостратегические цели: «Закрепившись в Тибете, — утверждал он, — мы будем обладать такой позицией в Центральной Азии, откуда нам всего легче вести наблюдение за колониальной деятельностью Англии и откуда мы можем с помощью нашего бурятского ламства проникнуть в приграничные с Тибетом английские владения» [522] .
521
АПРФ. Ф. 3, оп. 65, д. 739, л. 90.
522
Там же.
Предложения П. М. Никифорова, однако, не получили поддержки в Политбюро. Таким образом, поездка Б. Мухарайна в Тибет (если она действительно состоялась) явилась последним контактом Москвы с Лхасой. На этом отношения между двумя странами окончательно прерываются. Основной причиной, приведшей к свертыванию советско-тибетского диалога, вероятно, следует признать радикальные изменения во внутренней политике СССР, прежде всего переход к форсированной коллективизации, следствием которой стали массовые репрессии властей против бурятского и калмыцкого буддийского духовенства в 1930–1931 гг., в частности, арест ряда лиц, лично известных Далай-ламе, таких, как Ш. Тепкин, Г. Саперов, Д. Мункужапов. В то же время оставался нерешенным вопрос, крайне беспокоивший Далай-ламу и А. Доржиева, — о возрастном цензе для бурят и калмыков, стремившихся получить религиозное образование.
Другой причиной была, по-видимому, смена внешнеполитического курса страны. В 1930 г. ушел в отставку «ленинский нарком» Г. В. Чичерин, долгие годы придерживавшийся ориентации на Германию, и во главе НКИД становится его давнишний соперник М. М. Литвинов, сторонник сближения СССР с Англией, Францией и США [523] . М. М. Литвинов фактически руководил НКИД уже с 1928 г., когда Г. В. Чичерин уехал на лечение в Германию. В связи с курсом на улучшение англо-советских отношений Москве пришлось отказаться от активной политики в Тибете.
523
Соколов В. В. Неизвестный Г. В. Чичерин. Из рассекреченных архивов МИД РФ // Новая и новейшая история, 1994, № 2. С. 4–5; его же: Литвинов — поборник коллективной безопасности // Исторические портреты. М., 1993. С. 207.