Время Сигизмунда
Шрифт:
– А, это ты, Сорока! – воскликнул магистр, отворяя. – Почему невовремя пришёл? Гм?
– Dominatio Vestra!
– Оставь меня в покое со своей паршивой латынью, на которой болтаешь как настоящая сорока, даже мои уши от неё вянут. Чего хочешь?
– Я привёл нового ученика, beana, который давно хочет записаться, бедняжечка, в св. Григория. Убогий, бедняк, пришёл он в Краков за знаниями и хлебом.
Только тогда сениор обратил налитые кровью глаза на Мацка и уставился
Только там мегистр предстал во всей своей физиономии и великолепии. Была это бедная, поломанная фигурка, чрезмерно низкого роста, горбатая, голова была посажена на кривые плечи, руки длинные, ноги тонкие, а на конце их огромные лапы, обутые в чёрные кожаные башмаки. Магистр имел на себе чёрную одежду, клерикальную, запятнанную, и берет на голове.
Комната, в которую они вошли, некогда побелённая, с двумя высокими и узкими окнами, предшествуемая тёмными сенями, была полна книг, бумаг и научных рукописей. Между окнами висел чёрный деревянный крест, ветки и свеча. Рядом со столом стояло два стула, обитых кожей, но с проглядывающим из-под оторванных её кусков мехом.
Оба эти стула были покрыты пылью, видно, давно на них никто не сидел; бумаги тоже, хотя как бы в свежем беспорядке; книги, хоть, казалось, только что открытые, были присыпаны пылью.
Мацек невольно заметил, что шнурок от козьей лапки шёл, минуя эту первую комнату, в другую. Видно, там должен был восседать магистр, но её тяжелая окованная дверь была заперта и огромный ключ в замке доказывал только, что её недавно посещали.
– Чего хотите? – спросил живо горбун.
– Хочет записаться beanus.
– Гм? В такую пору?
– Бедняга прямиком из Руси приплёлся пешком, за знаниями.
Горбун вытаращил глаза, подвинул берет, ударил руками по коленям, сел и сказал:
– Живо, живо, нет времени. Что умеешь? Как твоё имя?
– Имя Мацей, фамилия Сковронок, и ничего не умею.
– Тогда иди же в приходскую школу буквы учить.
– Читать умею.
– Это уже куда ни шло. А ещё?
– Писать умею.
– А! Видишь.
– Чуток латынь знаю.
– Попробуй.
И бросил ему на стол Корнелия.
Мальчик открыл книжку и начал отважно переводить. Магистр и Сорока одинаково большими глазами смотрели, одинаково навострёнными ушами слушали.
– Это случайно! – сказал нетерпеливо Пудловский. – Возьми басни Федра.
И Мацек начал с той же уверенностью очень хорошо переводить другое задание.
– Гм? Гм? А говорит, что ничего не знает. Ну! Ну! Запишешься завтра; можешь ходить в школу, хорошо веди себя и не будь любопытным.
– Слово в слово он говорит это каждому, – шепнул Сорока.
– По улицам не шатайся напрасно и не в пору, оружия не носи, одежду надень приличную, евреев не бей и иди себе к чёрту, потому что у меня нет времени. И не будь любопытным. Делай своё, а на чужое
И он погрозил пальцем по носу Сороке.
– Dominatio Vestra, позволите его немного отряхнуть?
– Не нужно, и идите к чёрту, потому что нет времени.
Говоря это, он проводил их прямо до двери, которую за ними захлопнул; но едва она закрылась, Сорока схватился за звонок и воскликнул:
– Domine magister!
– Ещё чего?
– Позволите отряхнуть?
– Ide ad diabolum cum beano.
– Вот есть и разрешение.
И, как бы наперекор, он ещё раз схватился за звонок.
– Идите прочь! Идите прочь! Кто там снова?
– Я, Сорока.
– Ты ещё здесь?
– Я шапку оставил в комнате.
Послышался скрежет замка, стук и проклятие, потом из двери высунулась рука, бросила шапку и исчезла.
Сорока позвонил ещё раз.
– A diabolus incarnatus! Хочешь, чтобы я тебя отхлестал?
– Я хотел поблагодарить за шапку.
Ответило только глубокое молчание.
Сорока смеялся потихоньку, но от всей души.
– Теперь иди в нашу гостиницу, – сказал он Сковронку, – ты должен от беана [2] отряхнуться.
2
Студент-новичок.
III
Отряхивание
Гостиница жаков была расположена в дальней части города. Это старое одноэтажное здание, с потрескавшимися от пожара внешними стенами, с закопчёнными внутренними стенами, двумя неровными трубами, возвышающимися над заострённой крышей. Несколько каменных ступеней вели к узкой дубовой, обитой железом двери, которая представляла единственный вход в неё.
Над дверью неловко нарисованная птичка, а скорее птенец с жёлтым открытым клювом, сидящая в гнезде, была окружена венком сухих веток, под ним две метлы, лежащие крестом. Окна были заперты потрескавшимися ставнями, а за ними господствовала тишина.
– Ещё никого нет, – сказал Павлик, взглянув, – подождём и пройдёмся по улице.
Сказав это, он взял за руку Сковронка, который шёл за ним в послушном молчании, и потянул его дальше за собой.
В эти минуты бедный жак, босой, с чуть разбитым и пустым кувшинчиком в руке, переступил им дорогу.
– Ну что? – спросил Сорока. – Где наши?
– Собрались в конце улицы с двумя беанами и ждут третьего.
– Приведу им как раз его. Пойдём! Пойдём!
Говоря это, он потянул Сковронка; но тот задержался и тихо, мягко спросил товарища: