Время скорпионов
Шрифт:
Журналистка кивнула:
— Неделя была беспокойная, но страшно интересная. Мы сумели приблизиться к нашему источнику, он… — Она взглянула на Жан-Лу.
Он мягко накрыл своей ладонью ее руку:
— Тебе нечего бояться.
— Я тебя почти не знаю. — Амель стала нервно теребить салфетку. — К тому же это не только мое дело. У Ружара репутация. Если кто-нибудь узнает, что он работает над такой актуальной, животрепещущей темой, его собратья заинтересуются и постараются сунуть свой нос. А мы не можем упустить возможности первыми опубликовать сенсацию.
— Обещаю, что ничего
— Потенциально да. Потому-то мне особенно не хочется вляпаться.
— Политическое?
— Да.
— Наверное, это очень будоражит — окунуться в такую историю и исследовать закулисную сторону действительности.
Глаза Сервье блуждали в бушующих волнах серой и раздутой от дождей Сены.
— Будоражит? Да, наверное. Мне-то на самом деле это отвратительно.
— Даже так?
— Вся информация, которой нам удается завладеть, выглядит скорее плачевно и подрывает веру в надежность системы. Все это отдает грязными делишками и махинациями на всех этажах власти, действующей ради «высшей» цели, чаще всего не поддающейся четкому определению.
— И тебя это удивляет?
— И да, и нет. Сперва я подозревала, теперь констатирую. То есть я предполагаю. И потом, иногда… как бы это сказать? Иногда у меня создается впечатление, что на самом деле мы исполняем роль статистов, произносим слова, не нам предназначенные. Не знаю, достаточно ли ясно я выражаюсь.
— Но ты хочешь продолжать?
— Да.
— Почему?
— Потому что думаю, что кто-то должен сказать правду. Если никто ничего не будет делать, как все это изменить? — Прошло несколько секунд, прежде чем Амель вполголоса продолжила: — Я боюсь…
— Извини, что? — Кажется, Сервье не расслышал.
— Ничего.
23.10.2001
Обычно Ружар не встречался с Жюльеном Акрутом прямо в профсоюзе. Тот предпочитал, чтобы их видели вместе только на официальных встречах. Однако сегодня журналист, измученный невозможностью выйти с ним на связь в течение нескольких дней, нарушил эту молчаливую договоренность и навестил ответственного работника без предупреждения, прямо в профсоюзе, в двенадцатом округе.
Акрут встретил его в холле и в раздражении потащил на улицу.
— Что это тебе вздумалось сюда прийти?
— Ты не отвечаешь на звонки, не перезваниваешь, вот я и пришел. Мне надо с тобой поговорить.
— Ты очень не вовремя. Все в истерике, видал, что вчера произошло?
— Демонстрация?
— Ну да, наши коллеги проявляют недовольство, и поверь мне, на этом дело не кончится.
Шел дождь. Ружар предложил выпить кофе в кофейне напротив, но профсоюзный деятель отказался.
— Некогда. — Они остановились у подъезда. — Чего тебе надо?
— В одном из оставленных тебе сообщений я назвал имя. Можешь что-нибудь узнать об этом человеке?
— Напомни, кто это?
Полицейский прикидывался дурачком, тянул время. Журналист удержался от выражения недовольства, он должен проявлять терпение.
— Мишель Хаммуд.
— Ах да, Хаммуд. Тебе наболтали ерунды, его не существует.
— Информация
Накануне журналист еще раз переговорил с Мажуром, сотрудником внешней разведки. Тот в конце концов с неохотой подтвердил точность сведений «Мартины», не потрудившись что-нибудь добавить. Высокопоставленный чиновник был заметно встревожен, а ложь Акрута только лишний раз доказывала важность откровений информатора Ружара.
— Мне бы встретиться с кем-нибудь из криминалистов или антитеррористов. Не попробуешь узнать? Может, тамошний твой кореш, этот Понсо…
— Брось! — Резко перебив его, профсоюзный деятель прошептал журналисту в самое ухо: — Твой ливанец смердит. — Акрут торопливо направился к своему кабинету. — И оставь меня в покое! — прокричал он, не оборачиваясь.
Ружар дал ему уйти. Подобная реакция полицейского одновременно удивила журналиста и доставила ему удовлетворение. Сам того не ведая, Акрут кое-что все-таки сообщил. Национальность Хаммуда. А уж с этим-то Ружар знал, к кому обратиться.
Не спросив позволения, за стол к Амель подсел какой-то мужчина. Она с раздражением подняла голову и увидела приветливое лицо Клейна. Они находились на его территории, в зале документации редакции его журнала.
Он был не лишен обаяния, одевался со вкусом и сохранил лукавые искорки в очень светлых, как у Сильвена, глазах.
— Все хорошо?
Он был довольно рыхлого телосложения: «дряхлого», подумала молодая женщина.
Утром Ружар торопливо и как можно более неприметно, чтобы не привлекать внимания, познакомил их в коридоре и умчался.
— Мне бы хотелось поблагодарить вас за справку об антитерроризме. Бастьен рассказал мне, какую ценную помощь вы ему оказали. Я чувствую, вы созданы для такой работы.
Амель улыбнулась. Она сделала чуть больше, чем просто помогла Ружару: она написала всю статью. А он только заглянул в нее, прежде чем отправить в редакцию за своей подписью, и исправил несколько опечаток и один или два оборота. Это была их «сделка», и из соображений секретности им следовало хранить свое сотрудничество в тайне. Если бы стало известно, что помощница Бастьена Ружара сечет в таких тонких делах, могли бы возникнуть ненужные вопросы. Журналист всех подозревал, особенно внутри собственной редакции. Однако Амель знала, что по окончании этой работы ее ждет награда. Ей обещали должность. К тому же, помимо надбавки за составление документов и компенсации расходов, ей платили как журналисту на официальной сдельной работе.
— Чем вы сейчас занимаетесь?
— Сетями скрытого финансирования террористов.
— Ах да, Бастьен говорил мне. Очень хорошо. — Клейн накрыл своей ладонью руку Амель и сжал ее. Чуть дольше, чем следовало.
Его ладонь была влажной.
Она не решилась убрать руку и лишь с холодной улыбкой взглянула на него.
— Я вас покидаю, работайте спокойно. — Клейн встал. Выходя из зала, он оглянулся и пристально посмотрел на молодую женщину.
Джафар пил жадно, не отрываясь. Он опустошил бутылку и, судорожно подергиваясь, молча принялся за еду.