Время смеется последним
Шрифт:
Я очень на это надеялся. Я знал, что Бенни оценит мою рыбу. Потому что это светлая, прекрасная рыба.
Потом до вечера я провалялся с головной болью. Это у меня часто бывает, еще с детства, после одной глазной травмы. Боль такая острая, что из нее выплывают всякие мучительные картинки. В тот день, закрывая глаза, я видел пылающее сердце, которое висело прямо передо мной, светилось в темноте. Но это был не сон — больше ничего не происходило. Оно просто висело.
В итоге вечером я отрубился рано, а утром встал затемно, прихватил удочку и отправился в парк, к Вильямсбургскому мосту, рыбачить. Вскоре после меня появились Сэмми с Дейвом. Дейва вообще-то рыба мало интересует, на самом деле он ходит сюда поглазеть на ист-виллиджских дамочек,
Но в то утро, когда Дейв опять взялся за свое, мне почему-то захотелось ему ответить.
— Дейв, — сказал я, — может, в этом и смысл?
— В чем смысл?
— В том, что у них так ничего не трясется. Когда трясется — это же больно. Вот они и надевают лифчики. Они даже специально для пробежки выбирают лифчики потуже.
— С каких это пор ты так разбираешься в дамских лифчиках? — подозрительно спросил он.
— У меня жена бегала по утрам, — ответил я.
— Что значит «бегала»? Бегала-бегала, потом перестала?
— Перестала быть моей женой. А так — может, и сейчас бегает.
Утро было тихое, с ближнего корта доносилось постукивание теннисных мячей. Такой уж час, в парке одни бегуны и теннисисты. Ну еще торчки, хотя этих немного. Я всегда высматриваю одну парочку — молодые ребята, он и она, оба в косухах, тощие, с пустыми опрокинутыми лицами. Наверняка музыканты. Я давно вышел из игры, но музыкантов уж как-нибудь узнаю.
Показалось солнце, круглое и сияющее, точно ангел поднял голову. Никогда не видел, чтобы над Ист-Риверским парком висело такое сияющее солнце. По воде будто разлили серебро: хотелось прыгнуть и плыть. Загрязнение, усмехнулся я про себя. Плевал я на ваше загрязнение. А потом я увидел ту девушку. Я ее заметил сразу, даже не оборачиваясь, потому что она маленького роста и всегда бежит с таким подскоком, вприпрыжку — не так, как другие. И еще у нее русые волосы, и когда это сияющее солнце их коснулось, что-то такое произошло, чего нельзя было не заметить. Румпельштильцхен, сказал я про себя. Дейв нахально таращился на нее, и даже Сэмми обернулся, но я не отводил глаз от воды, следил за поплавком. Девушку я видел и так, мне не надо было оборачиваться.
— Эй, Скотти, — позвал Дейв. — Вон твоя жена мимо пробежала.
— Мы развелись, — сказал я.
— Ну все равно, это была она.
— Нет, — сказал я. — Она живет в Сан-Франциско.
— Может, это твоя следующая жена, — сострил Сэмми.
— Нет уж, это моя следующая жена, — заявил Дейв. — И первое, чему я ее научу, — это чтоб никаких лифчиков, ясно? Пускай трясутся!
Я следил за своей леской, она иногда вздрагивала и вспыхивала на солнце. Моя удача иссякла: я знал, что ничего сегодня не поймаю. К тому же мне пора было собираться на работу. Я смотал удочку и пошел по набережной на север. Девушка уже была далеко впереди, русые волосы подпрыгивали на каждом шагу. Я шел за ней, но на таком расстоянии даже нельзя было сказать, что я иду заней, — мы просто двигались в одном направлении. Я так вцепился в нее взглядом, что сначала даже не заметил тех двоих торчков — мы с ними чуть не разминулись. Они шли, тесно прижавшись друг к другу, вид у них был измученный и одновременно эротичный — так иногда бывает по молодости, но потом все равно остается только измученный.
— Эй! — Я шагнул им наперерез.
Мы с ними сталкивались на этой набережной раз двадцать, но парень развернул на меня солнечные очки с таким видом, будто я неведомо откуда взялся, а девушка вообще продолжала идти как шла.
— Вы музыканты? — спросил я.
Парень отмахнулся, но тут девушка вскинула голову. Глаза беззащитные, будто голые: видно, солнце ей сейчас как нож. Этот ее бойфренд, или муж, или кем он ей приходится, мог бы и отдать ей свои очки.
— Он — сила! — сказала девушка про парня. Так говорят это
— Верю, — ответил я. — Верю, что он сильный музыкант.
Я достал из нагрудного кармана визитку Бенни. Я перекладывал ее из кармана вчерашнего пиджака в карман сегодняшней рубашки с помощью чистой бумажной салфетки, чтобы нечаянно не испачкать или не помять.
Тиснение на бумаге сверкнуло, как чеканка на римской монете. Я сказал:
— Позвоните этому человеку. У него свой лейбл. Просто скажите ему, что вы от Скотти.
Они разглядывали карточку, отворачиваясь от косого солнца.
— Позвоните ему, — повторил я. — Он мой друг.
— Угу, — буркнул парень не слишком уверенно.
— Ладно, удачи. — Но я чувствовал себя беспомощным. Позвонят? Не позвонят? У меня всего одна эта карточка, другой не будет.
Пока парень вертел в руках визитку, девушка подняла голову.
— Он позвонит, — пообещала она мне и улыбнулась, сверкнула мелкими аккуратными зубами, какие бывают только после брекетов. — Я его уговорю.
Кивнув, я пошел дальше. Я вглядывался, напрягал глаза, но бегуньи впереди уже не было видно.
— Эй, — донеслось сзади.
Я обернулся.
— Спасибо! — крикнули парень и девушка одновременно.
Я уже забыл, когда меня кто-то за что-то благодарил. «Спасибо», — несколько раз повторил я про себя, стараясь удержать в памяти их сипловатые голоса и как в ответ что-то удивленно дернулось у меня в груди.
Интересно, почему весной, чуть потеплеет, птицы орут так истошно? — думал я, спускаясь с пешеходного моста над Рузвельт-драйв на свою Шестую Восточную. Может, в воздухе что-то особенное? Цветущие деревья сыпали на меня душистую пыльцу, но я не смотрел на них, я торопился домой. По пути на работу надо еще занести пиджак в чистку. Я помнил об этом со вчерашнего дня, с тех пор как пришел и скинул его на пол около кровати. Я не стану его расправлять, отнесу скомканным, небрежно брошу на прилавок. И пусть только приемщица попробует что-нибудь вякнуть. Не посмеет.
Я скажу ей просто:
— Вот, я тут ходил кое-куда, хочу почистить пиджак.
Мне его почистят, и он опять будет как новый.
Сторона В
Глава 7
От А до Б
Стефани и Бенни прожили в Крандейле год, прежде чем их впервые пригласили на вечеринку. Да, здесь не встречают чужаков с распростертыми объятиями. Стефани и раньше это знала, да и не велика важность, им с Бенни хватает своих друзей, но почему-то ее это сильно задевало. Скажем, она высаживает пятилетнего Криса возле школы, машет рукой какой-нибудь блондинке, только что выпустившей своего отпрыска из черного «хаммера», а в ответ — вопросительная недоулыбочка: это еще кто такая?Что, непонятно, кто такая, злилась Стефани, когда мы тут сталкиваемся нос к носу каждый день, столько месяцев подряд. Дуры, цацы белобрысые. Но невольно сжималась всякий раз, когда на нее веяло этим уничтожающим холодом.
Зимой сестра одного из музыкантов, с которыми работал Бенни, «поручилась» за них перед местным загородным клубом и дала нужные рекомендации. И в конце июня, после череды многоступенчатых процедур — разве что чуть сложнее оформления американского гражданства, — их приняли. В первый день они приехали со своими плавками, купальниками и полотенцами и только потом узнали, что в клубе всем выдают одинаковые монохромные полотенца — чтобы исключить цветовой винегрет на территории вокруг бассейна. В женской раздевалке Стефани столкнулась с одной из блондинок, у которой дети учились в той же школе, что и Крис, и та впервые разомкнула уста, чтобы сказать «привет», — очевидно, последовательное появление Стефани в двух отстоящих друг от друга точках завершило в голове у блондинки некий сложный процесс триангуляции, без которого у Кати просто не получалось сфокусировать на ней взгляд. Кати — это так звали блондинку. Собственно, Стефани давным-давно это знала.