Время Смилодона
Шрифт:
— А его, Васечка, никто и не думает обижать. Более того, ему уготована самая светлая будущность. — Лаура нежно взглянула на Бурова и требовательно на спящего Арутюняна: — Эй там, на полубаке, хорош дрыхнуть! Подъем, говорю, подъем!
— А? Что? Кого? — Рубен Ашотович дернулся, разлепил глаза, а в дверь тем временем постучали, и на пороге появился настоящий негр:
— Разрешите, госпожа?
Собственно, не такой уж и настоящий, рубь за сто — гомункул, сразу же напомнивший Бурову несчастного эфиопа Мельхиора. [318] Гомункулов этих, если Калиостро не врет, наплодил во множестве для фараона Хор Аха [319] волшебник Гернухор, придворный чародей. Всех, всех на одно лицо, по своему образу и подобию, а был он совершенный эфиоп.
318
См.
319
Мина (3980–3944 до н. э.), он же Хор Ах, он же Повелитель Скорпионов, основатель первой династии фараонов. Внук додинастического царя Нармера, объединившего Верхний и Нижний Египет в единое государство.
— Зайди, раб, — кивнула Лаура, и в голосе ее послышался булат, на коем «Коготь дьявола» не оставил бы ни отметины. — У тебя, надеюсь, все готово?
— О да, госпожа. — Негр расплылся в улыбке обожания, низко поклонился и с чувством пробасил: — Альканор старался, Альканор работал, Альканор очень любит свою госпожу. Вот.
Он попятился в коридор, смачно закряхтел и вернулся в комнату с… пуделем Барсиком. В обнимку. Выглядел тот впечатляюще, скалился ужасно. Правда, скалил зубы на полированной подставочке, а вместо глаз у него были пластмассовые бусины. Зато какой ошейник, размах лап, лоснящаяся, будто нагуталиненная, шерсть. В общем, не кобель — огурчик. Даром что очень тихий и набитый опилками…
— Кинозавр вульгариус малый, — тоном опытного конферансье пояснила Лаура и брезгливо поморщилась. — Обладает зачатками интеллекта, отличным обонянием и превосходным слухом. Злобен, коварен, жаден, труслив, создан рептолоидами с помощью генной инженерии. Размножается клонированием, чрезвычайно ядовит. Ну-ка, Альканор, покажи его оскал.
— О да, госпожа, — обрадовался негр, снова поклонился и с важностью продемонстрировал пуделеву пасть — в самой глубине ее виднелась пара длинных, гадюки отдыхают, клыков. [320] К гадалке не ходи — ядовитых. М-да, и впрямь голимый кинозавр вульгариус малый. Как похож на лучшего друга человека, гад. А каковы же тогда большие?
320
У змей семейства аспидов — кобр, тайпанов, бунгарусов — передние ядовитые зубы относительно коротки. У гадюк и ямкоголовых — гремучих змей — зубы, наоборот, длинные. Существуют еще условно ядовитые змеи, у которых зубы с ядом расположены глубоко в пасти, — им редко удается ужалить человека. Аналогично получилось у Бурова с Барсиком — пудель хоть и укусил, но особого урона не нанес.
— Ну ладно, все, больше здесь делать нечего, а оставаться опасно. — Лаура поднялась, погладила Барсика, сурово посмотрела на негра: — В машину его, и жди нас, грей мотор. Иди.
— О да, госпожа, — склонился эфиоп, по новой обнялся с пуделем и мигом, куда там джинну из бутылки, исчез. Дисциплина в хозяйстве у Лауры вызывала изумление.
— Ну и куда же мы теперь? — Буров, не теряя времени, поднялся, начал собирать свои пожитки. — Ночь на дворе.
Он даже точно не мог сказать, чего хотел больше — то ли есть, то ли спать. Даже у смилодона силы не безграничны. Тем более когда ему за сороковник.
— Баню со щами заказывали? — усмехнулась Лаура, шагнула к пианино, откинула крышку, пробежалась по клавишам. — Так вот, будут тебе и щи, и баня. И перина. Давай быстрее, хозяйственный ты наш. Хватай мешки, вокзал отходит.
— Простите великодушно, не расслышал ваши имя-отчество… — Арутюнян переварил услышанное, переменился в лице и, игнорируя ватрушку, воззрился на Лауру. — Вы сказали, репты? Я не ослышался? Господи, значит, бедный Фрол был прав. Трижды прав.
— Давайте, уважаемый, отложим все разговоры на завтра, а? — Лаура улыбнулась ему, резко, так что пианино охнуло, опустила крышку. — Как говорится, утро вечера мудренее, а ночью лучше спать. Ну что, Васечка, ты готов? Что, ответ отрицательный? Ну и ну. А ты ведь не тигр, настоящая росомаха…
А Бурову, строго говоря, было наплевать на шмотки. Просто ему нужен был предлог, чтобы походить по комнате, подвигать мебель, глянуть в последний раз на Ленины работы. Вот ведь, блин, жизнь. Еще вчера здесь радовался Эрос, хлопотала Венера, а нынче прочно обосновалась смерть. Да, сука, гнида, тварь, предательница, стерва, но в то же время умная, красивейшая женщина. На редкость привлекательная, ласковая, на
Наконец собирать стало нечего.
— Все, уходим, — скомандовала Лаура, надела серый полувоенный пиджачок и повела Бурова с Арутюняном вниз, через дворы, на набережную Фонтанки. Там их уже ждал верный Альканор — вдумчивый, сосредоточенный, в черной, с блестящим козырьком, шоферской фуражке. За рулем также черной и также блестящей четырехкрылой «чайки». [321] При виде Лауры он с поклонами открыл дверь, бережно поддержал за руку, трепетно, словно драгоценность, принял от Бурова багаж. Ладно, сели, утонули в роскоши, поехали, точнее, поплыли. Еле слышно урчал мотор, эйр-кондишен струил прохладу, из стереофонических, «ненаших» динамиков певуче изливались звуки музыки. Тянула и, между прочим, довольно контрреволюционно хорошая знакомая ленинградского партбосса:
321
Имеется в виду автомобиль большого класса Горьковского автомобильного завода ГАЗ-14. У автомобилей такого типа четыре «крыла» — два передних и два задних.
Так, на птице «чайке», с музыкой, добрались до Невы, перелетели через мост и, словно на крыльях, понеслись по Васильевскому — Девятая линия, Одиннадцатая, Тринадцатая, Пятнадцатая. Скоро повернули, сбавили ход и мягко остановились у чугунных, хитрого литья ворот. Альконор бибикнул, заурчал электромотор, и створки начали плавно расходиться — пока стояли, Буров прочитал: «Ленинградский филиал Общества советско-атсийской дружбы». Медленно поднялся шлагбаум, с уханьем ушел в землю «еж», и «чайка» въехала в просторный, освещенный на славу двор. Тут же подскочили двое черных в ливреях, синхронно поклонились, захлопали дверями, на лицах их читались преданность, оптимизм и истовое желание лечь на амбразуру.
322
Романс «Белой акации гроздья душистые» до его переделки в советское время был в годы Гражданской войны любимой песней офицерства, чем-то вроде неофициального гимна Белой гвардии.
— Итак, уважаемый, спокойной ночи, все разговоры будут завтра. Вас ждут ужин, ванна и тотальное гостеприимство. — Лаура улыбнулась Арутюняну, дала ему возможность попрощаться с Буровым и пальцем поманила одного из черных: — Зальконор, отведи кавалера в комнату для гостей, накорми, обеспечь его всем необходимым. — Затем она взглянула на водителя, стоящего по стойке «смирно» у капота: — Альконор, отнеси кинозавра малого в мой кабинет, поставь напротив бюста Апполония Тианского. [323] Все, давай иди. — И лишь потом она обратила внимание на Бурова: — Ну что, Василий, пойдем, будет тебе и кофе, и ванна, и какава с чаем. Чай, давно не виделись.
323
Апполоний из Тианы — легендарная, не понятая историками личность. Родился около четвертого года до нашей эры где-то в Капподокии и, обладая паранормальными, поистине фантастическими способностями, вел жизнь странствующего мага. Обвиненный императором Домицианом в антиримской деятельности, он сказал: «Ты можешь заключить в тюрьму мое тело, но не душу. Впрочем, я добавлю, что и тело ты заключить не сможешь». С этими словами на глазах многочисленных свидетелей он исчез при ослепительной вспышке, подобной молнии.
— Слушай, а что это за советско-атсийская дружба до гроба? — хмуро осведомился Буров уже в вестибюле основательного, построенного, сразу видно, до победы революции особняка. — Что-то я не в курсе.
А сука память снова в который уже раз не пожалела соли на рану, перенесла в былое, прожитое, походно-боевое. Ангола, Сомали, Камбоджа, Гондурас. Черный континент, принуждаемый старшим белым братом жить по-новому. Веселенькие людоеды, строящие светлое коммунистическое завтра. Разруха, смерть, партизанская война, красные от крови джунгли. Жуть…