Время собирать камни
Шрифт:
— Вы что, с ума сошли? — изумилась Тоня. — Отдайте сейчас же!
Она протянула руку, чтобы выдернуть маску, но старик, усмехаясь, разорвал лист на две части. Тоня открыла рот, но не успела ничего крикнуть — сумасшедший начал ожесточенно отрывать кусочки от бумаги, отбрасывая их в сторону. Глаза его загорелись, рот растянулся в улыбке. Он стоял перед Тоней, оскалив гнилые зубы, а вокруг летали белые клочки, опускаясь на снег.
— А-а, снежок полетел! — обрадованно произнес Графка. — И тебя, курва глазастая, надо бы по тому же снежку раскидать!
На
Она упала прямо в сугроб и забарахталась, пытаясь подняться. Но сугроб был большим и мягким, и Тоня только глубже утопала в нем. Лицо залепило снегом, и она быстро провела по нему рукой, чтобы увидеть, где Графка. Старик подходил к ней, слегка раскачиваясь, и ей достаточно было одного взгляда, чтобы понять: он окончательно сошел с ума. Глаза его горели диковатым огнем, рот кривился, он бормотал что-то себе под нос, покачивая головой в такт движению. Тоня замерла на месте. Внезапно в голове всплыло воспоминание — большие руки с длинными, крепкими пальцами. Она тогда еще удивилась, как у алкоголика могут быть такие руки.
Графке оставалось сделать до нее два шага. От страха сообразив, что нужно делать, Тоня перекатилась по снегу и, оказавшись на тропинке, вскочила на ноги. Старик остановился, наклонил голову и принюхался.
Это было так нелепо, что Тоня, собиравшаяся позвать на помощь, не смогла произнести ни звука. Совершенно по-звериному Графка втянул расширившимися ноздрями воздух, и довольная улыбка расплылась по его лицу.
— Хорошо! — нараспев произнес он. — Испуга-а-лась… Вкусно!
Внезапно, словно озарение, в мозгу Тони мелькнула догадка, она бросила взгляд на Степанидин дом, опять на алкаша, стоявшего перед ней, и попятилась.
Улыбка медленно сошла с лица старика, и на нем появилось настороженное выражение. Он проследил за взглядом Тони и прорычал:
— А-а-а! Догадалась, сука!
И бросился на нее.
Тоня со всех ног кинулась к дому, слыша пыхтение за своей спиной. Подлетая к забору, она вспомнила, что калитка закрыта, и поняла: открыть ее не успеет. В страхе ей показалось, что сумасшедший старик уже протягивает сзади руки к ее горлу, чтобы придушить ее. Не оборачиваясь, она отскочила от калитки и побежала в сторону магазина, думая только о том, что там должны быть люди, которые защитят ее. На дороге в двух домах от нее показался человек, и она со всех ног бросилась к нему.
— Помогите, пожалуйста, помогите!
Тоня споткнулась и упала, а уже через пять секунд над ней наклонился чей-то темный силуэт. Тоня зажмурилась, чтобы не видеть жуткого перекошенного лица, и тут почувствовала, что ее поднимают и ставят на ноги.
— Что случилось? — рявкнул знакомый голос прямо у нее над ухом. — Что случилось, я тебя спрашиваю!
Она открыла глаза и увидела Капицу.
— Степан Иванович, миленький, — всхлипнула она, — он меня чуть не убил!
— Кто? Говори
— Графка, Графка! Евграф ваш!
— Евграф?! — поразился Капица. — А где он?
Тоня обернулась, чтобы показать где, но за спиной никого не было. Только маленькая рыжая дворняжка бежала по снежной накатанной дороге.
Два часа спустя Тоня повторяла свой рассказ, сидя перед Капицей, Коломеевым и молодым голубоглазым опером по фамилии Прокофьев. Последний слушал, широко раскрыв глаза, а дослушав, вскочил:
— Иван Ефремович, так что же мы сидим? Его задерживать надо и колоть!
— Тебя бы самого кто уколол, — вздохнул следователь. — Прыткий ты, Прокофьев, как лягушка.
— Он же сбежит!
— Да он давно уже сбежал, — вмешался Капица. — Я подошел — никого не было.
— Вот, кстати, Степ, чего я и не понимаю… — заговорил задумчиво Коломеев. — Куда он делся-то? Ладно, потом. Антонина Сергеевна, вот когда он сказал, что вы догадались, он что имел в виду, а?
— Понимаете, я посмотрела на дом Степаниды Семеновны. Она его часто у себя в сарае оставляла ночевать, жалела. И вспомнила, что перед первым убийством — и перед вторым, по-моему, тоже — видела его у них во дворе. Это ведь так близко! И никто на Графку внимания не обращает, все привыкли к нему.
— Точно, — кивнул участковый. — Выходит, шурует он у всех на виду, как та собачонка, на которую никто не обращает внимания… А Степанида его часто привечает. Привечала, точнее сказать.
— Да не мог же он двух человек убить, что вы такое говорите! — возмутился следователь. — Ему лет-то сколько?
— Старый он, старый, — подтвердил Коломеев. — Однако Антонина Сергеевна утверждает, что толкнул он ее с изрядной силой.
— Вы просто не представляете с какой, — закивала Тоня. — Я же не трусиха! Но он совершенно сумасшедший и говорил что-то такое, что я буду покойницей, и раньше он про то же говорил. Что все умрут, что ли… А потом, он маску у меня вырвал и разорвал!
— Да, с маской, конечно… Вообще, подходит, должен признать, ваш Евграф на роль убийцы. И свихнулся он, как я понимаю… — Коломеев задумчиво смотрел на Тоню.
— Он совершенно сумасшедший, — вновь кивнула она, вспомнив страшное лицо. — И говорит, как сумасшедший, и выглядит. Когда я в снег упала, он воздух понюхал и сказал, что пахнет страхом.
Капица и Коломеев переглянулись.
— Да брось, — покачал головой следователь. — Ну, свихнулся, согласен. Но ни мотива, ни возможности.
— Насчет возможности я бы с тобой, может, и поспорил, — отозвался Капица, — а вот мотива у него и правда нет.
— Как нет?! — воскликнула Тоня. — Вы знаете, как он Витю ненавидит? Он сам так говорил!
— Да? А за что?
— Витя его всю жизнь считал дураком, а Евграф знал. И говорил при мне, что Витя его ненавидит и ему из-за этого будет плохо.
— Кому — ему?
— Да Вите же, господи!
— Слабоватый повод. Вот меня тоже много кто дураком считает, так я же не иду их всех убивать, — заметил Капица. — Пока, во всяком случае.