Время созидать
Шрифт:
– Тебя повесят, – сказала прямо. Губы – сжаты до нити, и вся – словно одета в непробиваемый доспех.
– Да кто узнает…
– Тебя повесят, – повторила чуть тише, но жестче. – Или убьют. По-твоему, нам с Ароном будет весело смотреть на твой труп, а? Я и так каждый день….
– А кто за супом следит?.. – спросил Саадар невпопад.
– Арон. – Тильда смотрела прямо в его лицо – от такого взгляда хотелось убраться подальше. Это ее «тебя повесят» звучало судебным молотком, будто решенное дело уже, будто и петля заготовлена… Саадар тряхнул головой:
–
Тильда села на скамью, отвернулась – и говорила в сторону, будто не с ним:
– Я, конечно, недолго ниархом побыла, но ты же понимаешь? Ты понимаешь, что ниарх не будет драться с тобой? С простым альгвасилом? Что тебя просто подставят по твоей же глупости? Уж не знаю, что они там задумали… Но…
Ее рука, лежащая поверх столешницы, дрогнула.
– Все без обмана, мне и деньги заплатили…
– Ты их вернешь. Скажешь, что повредил руку.
Саадара вдруг взяла злость.
– Что ты как наседка? Я не Арон. Голову имею на плечах.
– И если хочешь ее там сохранить, деньги ты вернешь.
– Уж сам как-нибудь о себе позабочусь!
– Саадар, – Тильда говорила тихо, почти шепотом. – Ты не понимаешь. Дуэли запрещены. Если тебя сдадут – повесят, потому что нечем будет откупиться. Конечно, ты можешь решать сам. – Она смотрела мимо, профиль словно закаменел. Вздохнула. – Ты прав. Но ниархи имеют друзей. И деньги, чтобы заплатить тем, кто умеет держать шпагу не хуже тебя. Полагаю, тот человек, который «подкинул» тебе дело, знает это.
Саадар присел рядом, сгорбился, тоже глядя в стену, рассматривал трещины и черную плесень. Конечно, было в этом заказе что-то мутное, в чем он сам себе не признавался – думал, только кажется, что Череп предложил подработать по доброте и от лени собственной. Правда же была неприятной, сухой, першащей в горле. И слишком очевидной. Никто не мешает тому аристократику взять в подмогу нескольких бравых ребят – и тогда придется считать лишние дырки в животе. Если придется.
Вдруг прохладные пальцы накрыли его ладонь. Едва касаясь, погладили предплечье. Хотелось убрать руку – из глупой, мальчишеской вредности! Не убрал. Сдался – пусть!
– Понял я, понял. А если б тебе этот твой Дерек не помог – так же бы говорила?
– Да. Так же. Но, конечно, ты бы мне и рассказывать не стал тогда, да?
Они молчали тяжело, хмуро. Саадар наклонил голову, смотрел на колено, на широкую штанину с аккуратной, едва заметной – если знать – заплаткой. Какой он теперь герой? По сравнению с этим… Дереком Шанно – наверняка разряженным каким-нибудь хлыщом, с подкрученными усами, с нагловатой улыбочкой… В науках понимает, знает все, с дамами говорить обучен красиво – Тильда небось скучала по умным разговорам-то! Рука сама сжалась в кулак.
Вот себе бы промеж глаз и врезать!
– Хотел как лучше, – слова пришлось выдирать из горла.
Не сразу понял, что Тильда смотрела прямо на него, искала взглядом его глаза.
– Я знаю. И все-таки –
Ее губы чуть дрогнули, и она опустила веки – как всегда, когда волновалась.
– Значит, верну задаток. Не буду украшать собой виселицу!
Тильда молча кивнула. Руку, накрывшую его ладонь, не убрала.
Мимо пронесся дико орущий кот – к хвосту ему прицепили деревянную потешную тележку – малышня гнала его, как вороного коня. На миг за столбами галереи показалось хитрое Ароново лицо – можно и не сомневаться, кто придумал такую шутку.
И что он за человек – обрадовать – не обрадовал, да и поговорил – словно каменюк огромных натаскался – аж спину заломило. С досады Саадар прихлопнул рукой муху, шлепнул по столу слишком сильно – Тильда вздрогнула рядом, но ничего говорить не стала. Вот ведь – взбаламутила все внутри, обрезала, как мальчишку. И слова против не сказать – права.
Только вот пусто стало и пресно.
Саадар вздохнул, как-то скомканно попрощался с Тильдой и пошел на рыбный запах помогать Арону доваривать суп. Глядя на плавающую в кастрюле рыбью голову с вылезшим побелевшим глазом, мстительно представлял на ее месте голову Дерека Шанно.
16
Тильда жгла во дворе, в худой ржавой жаровне, старую одежду. Лохмотья чадили и горели плохо, пришлось подбросить к ним уголь и щепу. От низко стелющегося сизого дыма, иногда налетавшего с ветром, ело глаза.
Хотелось верить – то сгорает окончательно прежняя жизнь, ставшая такими же лохмотьями, расползшаяся на нитки, сгнившая. Сгорают злые, голодные дни, неустроенность, бесприютность.
Новые, неразношенные башмаки еще натирали ноги, но так весело блестели медными пряжками! Приятно надеть новое, чистое: тонкое белье и широкие штаны по адрийской моде, короткую суконную куртку с костяными пуговицами. Приятно… знать, что хороша в этом простом, но подходящем к лицу наряде.
Тильда улыбнулась самой себе – таких мыслей в ней не водилось с приема в доме господина Гатри. Так она и танцы, пожалуй, вспомнит – впрочем, с нынешней изменчивой модой, безнадежно устаревшие.
– Мама, ну что, мы идем? – Арон показался на верхней галерее – и безо всякого уважения к новым штанам ссыпался вниз, рыжий и довольный.
Тряпье уже едва тлело, подергиваясь золой. Ветер относил в сторону вонь горелой тряпки и пепел, и Тильда быстро засыпала песком из ведра оставшиеся угли, обернулась к сыну, протянула руку:
– Идем.
Не с кем было прощаться: Хейд с семьей съехали еще месяц назад – и затерялись в большом суетном городе. Тильда так и не нашла их, хотя ходила несколько раз в ранка и на бумажную мануфактуру, где раньше работала Хейд. Пришельцы прибывали в Сорфадос на кораблях и посуху – и кто знает, куда уносило их дальше?..
Тильда отвернулась от ненавистного дома на нир-Наили. Темные дыры окон без единого стекла уставились в спину осуждающе – но с этого дня у них не было никакой власти ни над ней, ни над ее жизнью.