Время таяния снегов
Шрифт:
– В Нуукэне тебе придется долго ждать вельбота до Кытрына,– говорит он.– Пока весенний промысел не закончим, ни один вельбот не уйдет из нашего селения. Так распорядился Кожемякин. Даже за хлебом не разрешил на вельботе: говорит, обойдетесь байдарой. Чудной человек! Сам за всю жизнь не съел ни кусочка моржового мяса, а все требует: давайте больше моржа!
– А что, в Нуукэне пекарни нет? – спросил Ринтын.
– Есть пекарня, только еще не достроена. У нас и пекарь свой есть – Симиквак. Всю зиму в Гуврэле учился у знаменитого Павла Николаевича. Говорит, хорошо научился
– И сейчас он с вами? – спросил Ринтын. Ему не терпелось узнать новости о Пете и Павле Николаевиче.
– Нет, остался в Нуукэне. Наблюдает за кладкой печи… А вот и наш Нуукэн.– Старик пальцем с обломанным ногтем показал на горизонт. Как ни напрягал зрение Ринтын, кроме зубчатой, похожей на пилу скалы, ничего не заметил.
Когда байдара подошла к кромке небольшого припая, Ринтын увидел темные яранги, расположенные входом в сторону моря. На берегу белели палатки охотников, приехавших в Нуукэн на промысел из других селений и стойбищ.
Ринтын сошел на берег. Он никого не знал в Нуукэне и был в затруднении: куда идти? На берегу столпилось много народу, все радовались привезенному хлебу, удачному путешествию на утлой байдаре по ледовитому морю.
Пожилой эскимос показал Ринтыну на охотника в белой камлейке:
– Вот он, наш пекарь Симиквак.
Потоптавшись еще немного среди незнакомых людей, Ринтын приблизился к Симикваку и, тронув его за рукав, спросил:
– Вы знаете Павла Николаевича?
– Пекаря?
– Да.
– Как же не знать! Воо-како! Это мой учитель. А ты откуда о нем слышал?
– Я знаю не только его, но и Петю и тетю Дусю. Они долго жили в Улаке.
– В Улаке? – Симиквак наморщил лоб.– Тогда ты должен знать тамошнего сироту, которого зовут Ринтын. Он друг Пети.
– Это я,– тихо сказал Ринтын.
Симиквак уставился на Ринтына и неожиданно сказал по-русски:
– Вот так химия! – и добавил по-чукотски: – Я не думал, что ты такой большой. Ты, наверное, направляешься в высшую школу? Говорил мне Петя, что ты давно думаешь об этом.
– Вот начал путь,– ответил Ринтын.
– Ты где остановился? – спросил Симиквак. И, услышав, что Ринтын никого здесь не знает, предложил:
– Мы же с тобой хорошие знакомые. Павел Николаевич столько рассказывал о тебе. Пошли ко мне.
Ринтын поселился у Симиквака. Яранга была наполовину выдолблена в скале и издали походила на груду беспорядочно сложенных камней. Она стояла на краю стойбища у самого подножия высокой горы, круто уходящей к небу. Вход в ярангу был скорее похож на звериный лаз, нежели на вход в человеческое жилище. Ринтын ожидал увидеть внутри тесный чоттагын и маленький полог, но яранга оказалась очень просторной. Чоттагын, правда, был меньше, чем в улакских ярангах, но зато полог был достаточно вместителен. Он даже разделялся на две части небольшой ситцевой занавеской.
Симиквак кивнул головой в сторону занавески:
– Здесь жила моя дочь – учительница. Теперь она перебралась в настоящую квартиру и даже русское имя себе взяла – Валентина.
В его голосе чувствовалась
– У нас в первом классе был учитель Иван Иванович Татро. Когда он стал председателем колхоза, его снова стали звать просто Татро.
– Кто знает, как правильнее. Вот и сын пекаря Петя все доказывал нам, что в хлебопечении главную роль играет химия. Знаки чертил, похожие вроде на буквы, но непонятные. Однажды из-за этой химии мы чуть не испортили тесто. С тех пор Павел Николаевич говорит: вот так химия! А ты, наверное, знаешь, что такое химия?
– Немного знаю,– ответил Ринтын,– только один год ее проходили.
– О, целый год – это много! Я хлебопечению всего полгода учился, а Павел Николаевич говорит, что теперь я не хуже его пеку,– с гордостью сказал Симиквак.
Весь вечер эскимос рассказывал о своем пребывании в Гуврэле, о семье пекаря. Ринтын узнал, что Симиквак вдов и единственная его радость и надежда – дочь. Она закончила Анадырское педагогическое училище и уже год работала в Нуукэнской неполной средней школе учительницей младших классов.
– Ее хвалили в газете,– с довольной улыбкой говорил Симиквак.
– Жалко, что она ушла в учительский дом,– сказал Ринтын,– за занавесью в пологе – настоящая комната.
– Учительница все же. Другие школьные преподаватели в настоящих комнатах живут, а она в яранге. Неловко.– Симиквак увлек Ринтына за занавеску и показал на моржовой коже, покрывающей земляной пол, четыре глубокие вмятины.
– Это следы от четырех ножек кровати… Кровать она с собой взяла.
В ожидании попутного вельбота Ринтын помогал Симикваку по хозяйству, встречал на берегу вельботы, возвращающиеся с добычей. Он охотно перетаскивал мясо к месту хранения, помогал вытаскивать вельботы на берег. К нуукэнскому припаю часто причаливали улакские охотники. Они звали Ринтына обратно домой, говорили, что он слишком поторопился уехать из Улака и только напрасно теряет время в Нуукэне.
Иногда Ринтын был готов возвратиться, и тогда на ум ему приходили слова Анатолия Федоровича: “Одно помни, Ринтын: в пути не останавливайся! Иди все время вперед!”
В пологе было темно. Ринтын давно проснулся и лежал на оленьих шкурах, раздумывая, чем бы заняться сегодня. Все приготовления к открытию пекарни были закончены, печь задута, и Симиквак замесил первую партию теста. Лежа в темноте, Ринтын жмурил глаза, потом внезапно открывал их и любовался радугой, возникающей на кончиках ресниц.
Вдруг в пологе стало светло: кто-то приподнял меховую занавесь. Ринтын вскочил с постели и увидел перед собой девушку. Она с любопытством разглядывала Ринтына.
– Я вам помешала, извините,– по-русски сказала девушка и улыбнулась.
Ринтын чувствовал, как покраснел, он никак не мог заставить себя поднять глаза. Понимая, что ведет себя глупо, ничего не мог с собой поделать.
– Вы всегда такой? – с усмешкой спросила девушка.
– Не всегда,– неожиданно сказал Ринтын и еще больше смутился.