Время таяния снегов
Шрифт:
— Я посмотрел у вас в колхозе, как вы распределяете продукцию, перевел разговор учитель. — И думаю, что так не годится. Десять процентов вы отделяете в колхозную кладовую, а остальную добычу делите поровну между собой. А что говорит закон социализма? От каждого по способности, каждому по его труду. Особенно во время охоты на вельботе.
— А чем плохо делить добычу поровну? — спросил Мутчин.
— Плохого, может быть, и нет, но не все же одинаково работают, ответил Татро.
— Как не одинаково?
— Ну,
— Но желудок у всех одинаковый, — перебил учителя Рычып. — После трудного промысла все одинаково хотят есть.
— А может быть, кто-нибудь меньше устал? Ленился и надеялся, что все равно и без него убьют зверя и ему достанется равная со всеми доля. — Татро уставился на Рычыпа в ожидании ответа.
Рычып спокойно ответил:
— Если мы перестанем доверять друг другу, тогда что получится? Никто не будет работать, и все подохнут с голоду. Жить надо так, как требует природа.
— Так распределять добычу, как вы это делаете, возможно только при коммунизме, — не сдавался Татро.
Старик Рычып широко улыбнулся:
— Вот и хорошо! Я слышал: коммунизм — это то, что всего лучше. А сейчас давайте есть добычу Кмоля. Для этого мы и пришли.
— Послушай, Татро, — обратился к учителю Мутчин. — Слушал я сейчас твои разговоры и думал: почему не быть тебе председателем колхоза?
Рычып сильно толкнул Мутчина в бок. Но слова, сказанные стариком, услышали все, хотя никто и не показал виду. В пологе воцарилось неловкое молчание.
Тетя Рытлина украдкой подозвала Ринтына и спросила:
— Разве ты не звал Гэвынто?
— Нет, — шепотом ответил Ринтын. — Я совсем забыл…
Ему и в голову не пришло, что отчима надо было позвать.
11
Как-то, возвратившись из школы домой, Ринтын увидел около яранги привязанных собак. Это была чужая упряжка. Ринтын хорошо знал всех собак стойбища. "Должно быть, гость приехал", — подумал он.
Мать высунула голову из полога:
— Ринтын, накорми собак гостя.
Упряжка состояла из отборных, но усталых собак: наверно, путь был не близкий. Но кто же гость? Не тот ли самый Таап, о котором часто упоминали и Гэвынто и мать? По их словам, Таап был их близкий друг и лучший каюр на всем побережье от Улака до Въэна. А быть может, и не он. С тех пор как отчим Гэвынто стал председателем колхоза, к нему часто наезжали незнакомые люди, имевшие с ним какие-то дела.
Ринтын накормил собак и вполз в полог. Под меховым потолком плавал густой табачный дым. В нос ударил спертый запах спирта.
Когда глаза привыкли к тусклому свету, Ринтын разглядел незнакомца. Он был в одной набедренной повязке, и его рука лежала на спине сидящей рядом матери. Напротив мотал головой пьяный отчим. Когда отчиму удавалось
— Ты мой лучший друг! Таап! Как хорошо, что ты приехал!
Таап слегка отворачивал лицо и тихо говорил:
— Ну, ну… Выпей лучше…
— Ты добрый и хороший друг… — продолжал бормотать Гэвынто, — ты единственный оставшийся у меня друг…
Гость заметил Ринтына.
— Твой сын? — спросил он у Арэнау.
Мать едва кивнула головой: она была тоже пьяна.
Таап пододвинулся к Ринтыну, приподнял ему подбородок и со сладенькой улыбкой спросил:
— Хочешь, чтобы я был твоим отцом?
Ринтыну от этих слов стало так гадко и противно, что он не выдержал, бросился вон из яранги.
В ту ночь он остался у дяди Кмоля. И так каждый раз, когда приезжал Таап, Ринтын уходил. Он не мог без отвращения вспоминать слова гостя: "Хочешь, чтобы я был твоим отцом?" В них было что-то липкое, неприятное, которое трудно стряхнуть с себя.
12
Ринтына давно тянуло поближе посмотреть на этот маленький круглый домик, чем-то похожий на ярангу. Он стоял в двух километрах от полярной станции. Крыша домика была покрыта позеленевшими медными листами, из стен торчали такие же медные шляпки гвоздей. Ринтын вынул нож и поскреб зеленый налет.
— Что ты делаешь, мальчик?
Ринтын выронил от испуга нож.
Над ним склонилась Лена — радистка полярной станции. Как она сюда попала?
Лена нагнулась и подняла нож. Повертев его в руках, она вздохнула:
— Ну что за люди! Разве можно давать таким малышам ножи? Пойдем-ка со мной.
Девушка взяла Ринтына за руку и повела за собой. Ринтын еще не успел опомниться от испуга и покорно последовал за ней.
— Ты знаешь, что этот дом нельзя трогать железными вещами?
Ринтын помотал головой.
— Потому его далеко и выстроили, чтобы поблизости никакого железа не было. Называется дом — магнитная обсерватория. Запомни это, мальчик, раз и навсегда.
Ринтын молча кивнул.
Они шли вдоль замерзшей лагуны, мимо вылезших на берег, занесенных снегом льдин. Можно было удрать по льду, но Лена крепко держала за плечо Ринтына.
— Хорошо, что не увидел тебя Анатолий Федорович… Он бы задал тебе! — не то шутя, не то серьезно сказала девушка.
На полярной станции Лена провела Ринтына в свою комнату.
Мальчик остановился на пороге, пораженный необыкновенной, никогда не виданной им чистотой. Вдоль одной из стен стояла узкая железная кровать — вся белая, а у противоположной стены стоял деревянный, покрытый белым чехлом диван. На него и усадила Ринтына Лена.
"Когда я встану, на белом, наверное, останется грязное пятно", — думал Ринтын, разглядывая висевшую на стене фотографию толстощекой девочки.