Время таяния снегов
Шрифт:
— Неужели больше ничего-ничего нельзя сделать? — прошептала сквозь слезы Арэнау. — Бедный мой мальчик!
— Разве попробовать еще одно средство? — спросила окружающих Пээп.
— Делай что нужно, — ответил за всех старик Рычып.
Пээп вытерла меховой оторочкой рукава пену со рта и пододвинулась к больному. Обнажив ему спину, шаманка плюнула, растерла плевок на спине больного и сказала:
— Вот слюна всеисцеляющая…
Быстрым движением руки она сдернула с Ринтына одеяло и впилась мокрыми, холодными губами в бок. Мальчика охватил такой гнев и отвращение, что
— И-и-и! Больно! — кричала Пээп.
Сидевшие в пологе кинулись к выходу, едва не сорвав меховую занавесь. Вслед за ними бросилась и Пээп. Она долго не могла выбраться в чоттагын, тыкаясь головой в стенку полога. Когда она, наконец, вывалилась наружу, все увидели, как у нее по лицу, смешиваясь со слезами, текут струйки крови. Поднявшись на ноги, пошатываясь, она подошла к Гэвынто и, плюнув ему в лицо, яростно выкрикнула:
— Твой пасынок исцарапал мне лицо! Так пусть он подыхает! Чтобы это случилось скорее, я нашлю на него свой самый сильный уйвэл! [10]
10
Уйвэл — порча.
Ринтын слышал ее слова и плакал от жалости к себе, от сознания своей беспомощности. В полог вошла мать. Она приблизилась к больному мальчику и яростно зашептала:
— Ты что натворил, негодный мальчишка! Хочешь умереть? Да? Хочешь умереть? — Она наотмашь ударила сына по щеке. — Вот тебе! Вот еще! Плачешь? Плачь! Помрешь, никто по тебе не заплачет! Никто!
Щеки Ринтына горели жарким огнем, удары отдавались в сердце мучительной болью. Что-то рвалось у него в груди, и каждый удар материнской руки вызывал горячие слезы.
Когда Ринтын очнулся, в полог вместе с потоком яркого света вливался волнами мягкий, пахнущий талым снегом весенний воздух.
Около постели сидела Лена в белом халате. Заметив, что больной открыл глаза, она наклонила голову и спросила:
— Лучше тебе?
Вместо ответа Ринтын спросил:
— Ты доктор, Лена?
— Нет, — засмеялась девушка, — я не доктор.
Скосив глаза, Ринтын увидел второго человека в белом халате. Он стоял в чоттагыне перед отчимом и сердито выговаривал ему:
— Не ожидал от тебя, товарищ Гэвынто, такой дикости. Чуть не погубили мальчишку. Позвал шамана! Нет, у меня это в голове не укладывается!
Загородив собой свет, вошла Арэнау. Виновато улыбаясь, она проговорила:
— Вот и хорошо, что ты очнулся, сынок. Теперь тебя доктор быстро вылечит.
Ринтын отвернулся. Лена успела заметить, как у него на глаза навернулись слезы.
— Что ты, Ринтын! Это же твоя мать!
Арэнау медленно вышла из полога.
К вечеру пришел дядя Кмоль и, закутав Ринтына в шкуры, унес к себе в ярангу.
14
А весна надвигалась быстро. С каждым днем солнце поднималось все выше и выше. Кое-где на крышах повисли первые сосульки, на мусорных кучах щебетали
Колхозники готовились к весеннему промыслу: красили вельботы, чинили гарпуны, рульмоторы. Из районного центра приехали начальники в кожаных пальто. Они проверили готовность колхоза к весенней охоте.
Состоялось общее колхозное собрание. Ринтын не знал, что там произошло. Дядя Кмоль пришел домой хмурый. Он яростно сосал пустую трубку, громко сморкался и сопел. Лишь один раз он зло сказал:
— Так ему и надо!
Из разговоров Ринтын узнал, что отчима отстранили от руководства колхозом и собираются отдать под суд.
Как-то мальчик зашел в ярангу Гэвынто, чтобы забрать свои торбаза из нерпичьей кожи: в меховых было уже жарко. В чоттагыне никого не было. Ринтын заглянул в кладовую. В ней шумел примус. На нем стояло что-то обтянутое оленьей шкурой. От этого странного сооружения шел ствол старого винчестера. У конца ствола, подставив под него жестяную кружку, сидел отчим Гэвынто и судорожно глотал слюну. Лицо у него было опухшее, глаза красные. Ринтын быстро схватил торбаза и выскочил из яранги.
С того дня Ринтын стал обходить стороной ярангу отчима Гэвынто. Но однажды возле нее он увидел упряжку Таапа. Каюр возвращался из Ванкарема, куда отвозил землеустроительную экспедицию, и на обратном пути завернул в Улак.
Закончились школьные занятия. Ринтын приналег и успел нагнать пропущенные уроки. На последнем уроке в класс пришел Василий Львович. Он поздравил учеников с окончанием первого учебного года и выдал похвальные грамоты Аккаю, Ринтыну, Пете и Ёо.
— Они хорошо учились в этом году, — сказал на прощание директор. — Как лучшие ученики, получившие похвальные грамоты, они по решению педагогического совета награждаются месячной поездкой в пионерский лагерь в Кытрын.
Радостный и взволнованный, Ринтын как на крыльях летел домой. Он едва не налетел на Йока, по обыкновению расхаживавшего по тропке возле своей яранги.
— Йок! — крикнул Ринтын. — Я получил награду!
— Это ты, Ринтын? — улыбнулся Йок. — А я думал, самолет летит.
— Даже две награды! Вот эту бумагу и поездку в пионерский лагерь!
Слепой взял в руки похвальный лист и долго ощупывал его. Возвращая Ринтыну, он сказал:
— Красивый! Как облигация!
Дома Ринтын долго не знал, куда девать лист, пока бабушка Гивынэ не дала ему старую берестяную шкатулку изпод табака. Он с нетерпением ждал, когда придет дядя Кмоль, чтобы показать ему похвальный лист.
— Выходит, ты многих обогнал, — сказал дядя.
— Не я один, — ответил Ринтын. — Петя, Аккай и еще Ёо.
— Молодец Ёо! — похвалил девочку дядя Кмоль. — Значит, кончился у вас год. Теперь, наверное, перестанешь мне читать.
По заведенному дома порядку Ринтын прочитывал дяде несколько страниц из книг, которые брал в библиотеке колхозного клуба. Книги были на чукотском языке, но описывалась в них совсем другая, иногда неправдоподобная жизнь. Старый да малый уже одолели повесть о необыкновенном выдумщике, врале бароне Мюнхгаузене, а теперь читали книгу Неверова "Маруся большевикнаускат".