Время терпеливых (Мария Ростовская)
Шрифт:
— Ладно, Дмитр, ладно… Сегодня кончится вражья забава! — боярин сплюнул в смотровую щель и полез в люк, откуда торчала грубо сколоченная лестница.
Внутри башни царил полумрак, лишь тускло отблёскивали шлемы стрелков у отдушин-бойниц. Соображают, со злостью подумал Фёдор, не бьют по башням. Развалить башню значительно труднее, и потом, от обгоревшей и рухнувшей башни образуется такой завал, что и не перебраться… Вот стену проломить проще, и неважно, что с башен будут бить лучники — при общем приступе лишняя сотня убитых значения не имеет.
Спустившись, Фёдор Олексович широкими шагами
— Ну как, Охрим, начнём сегодня?
Чернобородый, широкоплечий плотник Охрим — руки как лопаты — широко улыбнулся.
— Обязательно, боярин. Дадим им ужо огонька.
Фёдор оглядел метательную машину, построенную Охримом и его подручными. Ну до чего талантливы всё-таки русские мастеровые люди. Вот, плотник, а сумел построить настоящий камнемёт по рисунку в греческой книге, что отыскал боярин. Длинный рычаг, утоньшающийся к верхнему концу, был укреплён коваными стальными полосами, предохранявшими дерево от перелома при резком рывке. Железные цепи удерживали кованую метательную чашку. В качество противовеса использовали громадный мельничный жёрнов, в четыре берковца весом. Вся конструкция была поставлена на полозья, позволявшие быстро перемещать машину на конной тяге.
— Слышь, Охрим… — в который раз обеспокоился Фёдор Олексович. — А достанет? Противовес слабоват-таки…
— Да достанет, боярин, чего ты? Мы же не валуны пятипудовые метать станем, горшки смоляные!
— Ну добро.
Уже садясь на коня, боярин подумал — надо сейчас посетить воротную башню. Там с отрядом лучников да самострельщиков держал оборону моложой княжич Ростислав. Князь, пожалуй. Да, определённо, вот выдержим осаду, и будет Ростислав уже полновесный князь, не отрок княжьего рода…
…
— Нет, этого так оставлять нельзя!
Князь Ярослав в сердцах бросил на стол клочок тонкой бумаги.
— Что ещё такое случилось, родимый? — княгиня Феодосия обеспокоенно заглянула через мужнино плечо.
— Да уж случилось… Князь Миндовг литовский занял Смоленск без бою. Пришёл и сел, как в свой Вильнов, понимаешь.
— Ой! — княгиня сказала это таким тоном, будто муж сообщил ей, что Миндовг забрался под кровать в опочивальне великой княгини и не вылезает оттуда, хоть тресни. Князь мельком взглянул на жену, фыркнул, как кот.
— Почуяли слабину, гады. Ну ладно, немцы, те завсегда враги. Литвины-то куда?
Княгиня прижалась к мужу, потёрлась щекой.
— Слабых все норовят обидеть.
— То-то и оно… — вздохнул Ярослав. — И потому кровь из носу, а надо Миндовга из Смоленска выбить, притом немедля, покуда он город не обчистил да людей своих повсюду не насадил.
Княгиня молча вздохнула. Война, опять война… Любят воевать мужчины, не думая о том, каково будет вдовам и сиротам, матерям обездоленным…
— Легко вы, мужчины, жизнь отнимаете. Потому что не вы давали… — неожиданно для себя сказала Феодосия. Ярослав покосился на жену. Надо же, философ…
— Ну-ну… — уже негромко, успокаивающе произнёс Ярослав. — Не боись, мать, не будет нынче сечи жестокой. Соберу рати все, какие наскрести возможно. Даром что ли под моей рукой нынче и Владимир, и Суздаль, и Переяславль родной?
— Не та нынче Русь, Ярик… — тяжело вздохнула княгиня.
— Верно, не та. Но и Миндовг не Батыга. Не думаю, что решится он на сечу отчаянную, когда над затылком немецкий меч занесён. Посопит, посопит, да и уйдёт восвояси.
…
— …Мы ничего не успели сделать, великий хан!
Менгу смотрел на весело полыхающие китайские машины с лицом, окаменевшим от бешенства. Да, такой подлости от проклятых урусов не ожидал никто.
Когда первый зажигательный горшок разбился в двадцати шагах от китайского камнемёта, никто даже не сообразил, что произошло — все были заняты работой по уши, и по сторонам никто не глазел. Но вот полёт второго урусского снаряда проследили многие. Оставляя за собой жидкий шлейф дыма от зажжённого фитиля, он выпорхнул из-за стены города и понёсся к цели. Удар пришёлся как раз в станину камнемёта, брызнула огненным веером смола, смешанная с селитрой и жидким льняным маслом, заорали, катаясь по снегу, китайские рабочие из расчёта… Не уцелел даже наводчик, прикрытый толстым деревянным щитом от железных стрел урусских самострелов. Пламя охватило конструкцию жадно и цепко, и через четверть минуты к пылающей машине уже невозможно было подойти.
И этот китаец прав. Сделать действительно было уже ничего нельзя. Если бы китайцы догадались запасти воду в бочках, расставив их вокруг своих машин… Урусы, верно, корректировали стрельбу с одной из городских башен, потому что уже второй, от силы третий снаряд попадал точно в цель. Стрелять же ответно китайские стенобитчики могли лишь вслепую. И хотя метательная машина, судя по всему, у урусов была только одна, но результат поединка слепых стрелков со зрячим очевиден.
— Так! — в голосе Менгу скрежетнул металл. — Тебе и твоим людям по сорок палок. Нет, по двадцать — вам ещё всю ночь работать. Железо из огня достать! Дам тебе ещё урусских пленников, чтобы нарубить деревьев для новых машин…
— Это бессмысленно, великий хан, — китайский мастер-стенобитчик смотрел твёрдо. — Нам не дадут стрелять. Если даже собрать машины поодаль и только потом выдвинуть на позиции, их тут же сожгут.
— Не понял? — Менгу пристально взглянул на китайца.
— Я хотел сказать, что машины подождут, великий хан. Не с них надо начинать.
— Хорошо. Твои предложения?
— Прежде всего придётся соорудить укрытия, причём ночью. Пусть это будут высокие бревенчатые частоколы. Судя по всему, урусская машина маломощна и годится только для метания лёгких зажигательных горшков. Если стену всё время поливать водой, она не загорится.
— Ха! — ухмыльнулся Менгу. — Ты молодец… как тебя…
— Моё имя Ли Чжень У, великий хан.
— Так и быть, Ли Чжень У, даю тебе ещё два лишних дня. Ставь свои частоколы!
— А как насчёт палок, о великий хан?
— А что насчёт палок? — прищурился Менгу. — Палки вы получите заслуженно. Машины же сгорели?
Уже отъезжая от позиций, на которых догорали китайские камнемёты, Менгу подумал — очень мудрый обычай ввёл великий Чингис-хан. В отсутствии результата всегда виноват исполнитель, никак не внешние силы, ему препятствующие.