Время терпеливых (Мария Ростовская)
Шрифт:
От пылающей крепости донёсся жуткий многоголосый вой, известивший Бурундая о том, что штурмовая группа достигла пролома.
— Ты молодец, Елю Цай, — обратился он к китайскому мастеру. — Хорошая работа. Великий Джебе будет доволен тобой. Можешь отдыхать.
Китаец молча поклонился и пошёл прочь, взмахом руки давая сигнал своим людям. Все зашевелились, потянулись к кострам, где в котлах уже переспел душистый плов. Бурундай нашарил серебряную флягу со сладким вином, сделал большой глоток.
От крепости доносился вой и лязг железа, слышимый даже на
Однако, до чего упрямы эти урусы. Ведь ясно же, что сопротивление бесполезно. Нет, бьются… От кипчаков-перебежчиков Бурундай слышал, что урусские воины на редкость крепки и упрямы в бою, и особенно при обороне своих деревянных городов.
Бурундай сделал ещё глоток, поболтал фляжкой, прикидывая. Ничего, не таких обламывали. Вон у шаха Мухаммеда все города были с каменными стенами, такими толстыми — страх смотреть. И где они все, города эти? Все пали под копытами коней непобедимых монгольских воинов. И те же китайцы, по природному тупоумию надумавшие отгородиться от непобедимого монгольского войска величайшего Чингис-хана стеной в миллионы шагов длиной — где они, эти китайцы? А вот они, служат монголам, и не за деньги — за страх. И так будет с урусами, и со всеми прочими дикими народами, чей удел — работать на благо великого монгольского народа.
Бурундай усмехнулся. Хорошие слова, да. Великий Бату-хан любит говорить своим воинам много-много хороших слов. Это нужно, конечно, простым воинам в особенности. Однако Бурундай хорошо знает — если у тебя нет золота, твоя жизнь мало чего стоит, будь ты хоть трижды монгол. Да, конечно, лучше быть бедным монголом, чем богатым арабом, к примеру, потому как любой монгол имеет право взять у презренного всё имущество и саму жизнь. Однако куда лучше быть богатым монголом. К тому времени, когда Повелитель Вселенной омоет наконец копыта своего белого скакуна в водах Последнего моря, у Бурундая будет много, очень много золота.
Однако, не пора ли? Только глупый полководец кидается в бой очертя голову впереди своих воинов. Век такого глупца весьма недолог. Однако и прибывать на место боя, когда всё кончено, не годится — воины могут подумать, что их полководец трус. Момент для появления среди сражающихся Бурундай выбирал очень точно, когда бой ещё был в разгаре, но перелом уже наступил, и враг не может ничего предпринять. А на случай совсем уже непредвиденных событий есть верные нукеры-телохранители.
Бурундай сделал последний глоток, заткнул пробкой фляжку и опустил её в седельную суму. Послал коня с места в галоп.
— Уррагх! Вперёд!
…
— Х-ха!
Гаврило Кснятич отбил кривую саблю степняка и тут же ткнул его без замаха мечом в живот, безошибочно угадав между железными пластинами грубых доспехов. Поганый завыл, хватаясь за живот, повалился наземь, суча ногами, но сотник уже не глядел на него. С живыми бы разобраться.
— А-а-а!! Бей!!!
Мелькали перекошенные лица, свои и чужие, звенела сталь, выли, орали, хрипели
— Ребята, не пускай их!!
Гаврило Кснятич отбросил вконец изрубленный щит, перехватил за рукоять чей-то скользкий от крови меч. Чей? Неважно. Главное то, что сейчас второй меч важнее щита.
— Х-ха! Х-ха!
Узкие прищуренные глаза степняка сделались круглыми, стекленея, и монгол тяжело осел на землю, мягко повалился под ноги Гавриле. Второй споткнулся об упавшего товарища и сам наделся на меч.
— Х-ха! Х-ха! Х-ха!
Кривая сабля со звоном вылетела из руки поганого, вслед за саблей отлетела прочь голова. Фонтан крови ударил из шеи, окатил Гаврилу с ног до головы, и обезглавленный труп рухнул набок, дёргая почему-то одной ногой.
— Х-ха! Х-ха!
А в пролом лезут и лезут поганые, воя и улюлюкая, шаг за шагом оттесняют русских воинов от пролома. А вот и лучники появились позади. Дрянь дело, ох и дрянь…
— А ну, ребята, поднажмём! Бей!!
Да, надо оттеснить врага хотя бы чуть назад, чтобы не дать лучникам возможности развернуться. Гаврило Кснятич уже понял, что главное оружие степняка, после коня — это лук. Сабля — это так, для забавы, рубить головы бегущим да беззащитным.
— Уррагх!!
— А-а-а!! Бей!!!
Стрела ударила в грудь, узкое бронебойное жало просунулось сквозь густое плетение кольчуги. Гаврило сгоряча одним рывком вырвал стрелу, и только тут почувствовал боль.
— Уррагх!!!
Падают, падают ребята, один за другим. Совсем уже мало их. Только витязи дружины княжьей бьются пока что ровно и уверенно.
— Х-ха!
Рука с зажатым оружием, крючковатым железным шаром на железной же цепи, отлетает прочь, второй меч сотника в то же время входит в горло другого молодого монгола. Поделом тебе, не подставляйся…
— Уррагх!!!
Натиск поганых вдруг резко усилился, вой перешёл в звериный рёв. В пролом вваливались здоровенные, все в сверкающей броне воины, и среди них высокий, жилистый монгол с властными ухватками и пронзительным взглядом узких разбойничьих глаз. Кто-то из главарей ихних, успел подумать Гаврило Кснятич.
Три стрелы входят в грудь, одна за другой, разрывая кольца кольчуги. Больно… Надо же, как больно…
Сверкнула узкая стальная молния, и Гаврило Кснятич ещё успел удивиться — откуда в месяце грудне молния?
И наступила тьма.
…
— …И вот это есть Урусия?
Белый скакун переступал ногами, недовольно всхрапывал — вонь пожарища забивала ноздри, в воздухе кое-где ещё летали жирные хлопья сажи. Повелитель Вселенной, великий Бату-хан, разглядывал обгорелые развалины.
— Здесь была урусская пограничная крепость. Прости, джихангир, я подумал, что она тебе не нужна, — притворно-сокрушённо произнёс Джебе. Молодой хан метнул на него весёлый взгляд, фыркнул смешком.
— Ты прав, мой славный Джебе. Зачем она мне, эта урусская крепость? Пленных ты уже допросил?