Время терпеливых (Мария Ростовская)
Шрифт:
— Прости, мой Повелитель, — на этот раз Джебе выглядел огорчённым непритворно. — Пленных нет.
— То есть? — прищурился Бату-хан — Почему не взял пленных?
Джебе помялся.
— Ни один из них не сдался в плен, джихангир. Можешь спросить Бурундая, это он брал их логово. Урусские воины подобны бешеным волкам, и обычно живыми в плен не сдаются.
Бату-хан пожевал губами.
— Ладно, мой верный Джебе. Я не сержусь на тебя. Впереди у нас Рязань. Когда мы возьмём её, тамошний коназ Ури расскажет мне всё самолично.
…
Во дворе княжьего терема было немало
— Дорогу! Дорогу князю Пронскому!
Стража у ворот посторонилась, пропуская группу всадников. Впереди скакал немолодой кряжистый мужчина в алом плаще. Всадники остановились у высокого главного крыльца, мужчина соскочил с коня, привычно не глядя бросил поводья подскочившему человеку. На верхней ступеньке уже стоял князь Юрий Ингваревич, правитель Рязанский.
— Жду тебя, Всеволод Михайлович. Не обессудь, отдохнуть с дороги не предлагаю. Пойдём, дело не терпит…
Князья проходили через палаты и переходы, слегка пригибаясь в дверях. Князь Всеволод Михайлович вспомнил дворец молодого князя Василько Ростовского — да, вот там двери воистину княжеские. Нигде не приходится шею гнуть. А хорошо ли это? Всеволод усмехнулся. Для празднества, само собой, неплохо, для чести княжеской да боярской. Но времена, похоже, наступают такие, что вот эти низенькие двери сейчас куда предпочтительней — в таких дверях вражью голову рубить не в пример сподручнее…
В широкой горнице за столом уже сидели князь Олег Ингваревич, брат князя Юрия, сын Юрия молодой князь Фёдор Юрьевич и подчинённые князю Юрию князья Ижеславский, Ожский, Свирельский, Белгород-Рязанский да Переславль-Рязанский, владыки мелких городов рязанского княжества. Кроме них, присутствовали ещё рязанские воеводы — старый воевода Клыч, да молодой ещё Евпатий, по прозвищу Коловрат.
— Плохо дело, братие, — начал князь Юрий, когда все расселись по местам. — Собрал я вас, дабы известить — идёт на нас войной поганский хан Батыга, тот, что давеча Булгарское царство разорил. Вчера поганые взяли Нузлу, на границе земли нашей, и там же встали лагерем, подтягивая обозы да подкрепления. К князю Глебу в Коломну да князю Давыду в Муром гонцы уж посланы, и думаю, явятся они на подмогу. Однако на сей раз, мыслю я, того мало будет.
— Как велики силы Батыги? — подал голос князь Ожский.
Князь Юрий повернулся к своему вятшему витязю [телохранителю. Прим. авт. ], стоявшему за плечом, тот кивнул и удалился.
— Сейчас всё сами услышите.
Двое дюжих дружинников вволокли в горницу полуголого человека, от которого шла такая вонь, что князья начали морщиться. Правый глаз человека заплыл громадным кровоподтёком. Вместе с ним в горницу вошёл монах в чёрной рясе, подпоясанный верёвкой, поклонился.
— Вот это лазутник поганых. Сшиблись с нашим дозором под самым Свирельском, — кивнул на пленника князь Юрий. — Кто ты таков, как звать? — обратился он к монголу. — Переведи ему, Варлам.
Монах в чёрном заговорил на незнакомом языке, медленно и с запинкой. Уцелевший глаз пленника злобно сверкнул, и он заговорил быстро, гортанно.
— Он говорит, княже, что он сотник хана Батыги, коего называет "повелитель
— Вот как? — хмыкнул князь Юрий. — Ну, это мы погодим маленько. Спроси его, как велика сила хана Батыги. Сколько конного войска, сколько пешего?
Монах снова заговорил с монголом на его языке, и тот, едва дослушав вопрос, вновь начал говорить, горячо и злобно.
— Он говорит, княже, что у Батыги полмиллиона воинов, все конные. Что пешими у них ходят токмо рабы. Ещё он говорит, княже, что мы все есмь рабы хана Батыги, и ежели сей же час не покоримся, участь наша будет ужасной.
— И это тоже погодим, — хмыкнул князь Юрий. — Спроси его, кто состоит в войске Батыги, какие народы, кто ведёт их…
Монах снова заговорил по-монгольски, но пленник на сей раз не дослушал — снова заговорил, быстро и злобно.
— Он говорит, княже, что… прости, княже, перевожу как говорено — что он устал слышать тявканье брехливых псов. Он требует сейчас же отпустить его, дать коня, богатую одежду и золота, сколько он скажет, за причинённый ему ущерб. Тогда он замолвит своё слово перед ханом, и тебе позволят жить. Я точно перевожу слова его, княже.
— Спасибо, Варлам, — кивнул князь Юрий. — Уведите языка. Ты останься.
Двое дружинников выволокли монгола, оставив монаха стоять перед князем.
— Да не брешет ли он? — подал голос князь Олег — Полмиллиона воинов — немыслимо сие!
— Я тож в сомнении, — ответил Юрий. — Значит так, Варлам. Пусть Глод допросит его как следует, тебе же переводить придётся. Знаю, знаю! — поморщился князь Юрий, заметив невольный протестующий жест монаха. — Знаю, не любишь дел сиих. Надо, Варлаша. Нет больше толмачей у меня под рукой, а сведения верные из этого поганого добыть надо немедля. Речь идёт о жизни и смерти земли рязанской. Да, скажи Глоду, как закончит спрашивать, то, что останется, ночью пусть в прорубь спустит. Иди, Варлам!
Когда монах вышел, князь Юрий вновь обратился к собравшимся.
— Значит так, братие… Скачите к себе, собирайте ратных людей немедля. Всех, кого можно! Мужиков по деревням, кои оружие держать способны, сбирайте тоже…
— Не успеть, княже, — подал голос князь Ожский. — Даже если соберём кого, научить ратному делу время надобно. Никак не успеть.
Князь Юрий угрюмо замолчал, и было видно, как в бороде ходуном ходят желваки на скулах.
— Мужиков сих в поле мы не поведём, ясно. На стенах же стоять большого ратного мастерства не надобно.
Тревожное молчание повисло в горнице.
— На чьих стенах стоять, княже? — подал голос князь Всеволод Пронский.
— Как пройдут они в землю нашу, — заговорил князь Олег, — пожгут всё, мелкие города поодиночке порушат. О весях я уж и не говорю…
— Твои предложения? — прищурился князь Юрий на брата.
— Неуж не ясно? — князь Олег тоже прищурился. — Подмогу надобно звать. У князя Георгия Владимирского…
— Умён ты, брате, ну до чего умён! — откинулся к стене князь Юрий. — Гонцы к князю Георгию Всеволодовичу мной посланы ещё затемно. Со строгим наказом, отказ назад не привозить. В ноги кланяться, ежели надо будет. Обещать, что встанет Рязань под его руку, сапоги ему сымать будем, как вон Суздаль.