Время тигра
Шрифт:
– Их я тоже достану, – бесился Бутби. – Все замешаны. Кто им разрешил выходить, а? Кто им дал разрешение?
– Семестр кончился, – сказал Крайтон.
Уже можно было разобрать слова песни.
– Хотим Краббе! Хотим Краббе! Хотим Краббе!
Бутби триумфально оглянулся с всклокоченными рыжими волосами.
– Видишь, гад. Теперь не отвертишься. Они тебя хотят. Помоги тебе Бог, если они тебя получат.
– Хотим Краббе!
– Видишь! – Бутби устрашающе ухмыльнулся. Потом снизу донесся один голос, четко прорезавшийся сквозь пение:
–
Крик был энергично подхвачен. Зазвучали радостные вопли, потом:
– Краббе директором! Краббе директором! Бутби потряс кулаками, стоя во главе стола.
– Насквозь прогнили! Предательство и разложение! Только обождите, и всё, обождите! – Потом, задыхаясь, затопал вниз по лестнице. Слышно было, как он спотыкается и чертыхается на полпути. Потом послышалось, как он рыщет у черного хода в поисках своей машины.
– Теперь можно закончить обед, – заключил Гора Сингх. – Хорошо, что он не остался. Следующие два блюда тоже рыбные. Хоть есть, конечно, мороженое.
– Краббе директором!
Шум сердитых покрышек, раздраженного мотора. Бутби ехал домой. Машина пела вдалеке.
– Прежде чем вы сочтете меня скупым за незаказанное шампанское и сигары, – сказал Краббе, – я лучше теперь объясню, что на самом деле не выиграл в лотерею. Это просто средство от икоты.
– Я так и думал, что номер не выигрышный.
– Да, выигрышный мне хорошо известен.
– Я все время знал, что это шутка. Ха-ха.
– Очень умно.
– Это было очевидно, – сказал мистер Радж. – Вы не из того типа людей, кто когда-нибудь выигрывает крупное состояние. Вы не везучий. По лицу видно.
– Краббе директором! – Теперь не так связно, больше похоже на литургию.
– Ну, какое облегчение, – сказал Крайтон. – Если не возражаете против подобного замечания.
– Он очень разозлился.
– Так и было задумано.
– Ха-ха. Очень хорошая шутка.
– Значит, мистер Краббе снова бедный.
– Ему надо прикончить эту простую пищу и запить чем-то более лукулловым, чем пиво.
– Да, – сказал кто-то. – Бедный Бутби. Никто не скажет, будто он ушел ягненком.
– Он всего-навсего поддельный лев, – сказал мистер Радж. – С искусственными зубами и картонными когтями. Мне его очень жаль.
– Он был неплохим директором, – сказал инчи Джамалуддин, – по сравнению со всеми директорами. За двадцать лет в школе Мансора я знал многих, которые были гораздо хуже.
– Слишком часто выходил из себя.
– Постоянно зевал.
– Британцы, – сказал мистер Радж, – проделали в тропиках героическую работу. Как подумаешь об умеренном, мягком климате на их северном острове…
– Островах, – поправил Макнис.
– …восхищаешься их фундаментальной силой воли. Пришла пора им покинуть Восток. По крайней мере, пришла пора для тех, кого он не поглотил. Невозможно бороться с джунглями или с солнцем. Сопротивление ведет к безумию. Мистер Бутби безумец. Очень жаль. Если б он остался дома…
– Краббе директором!
– Закройте окно, –
– Они уже уходят, – сказал мистер Роупер. – Взрыв энтузиазма у них длится недолго.
– Если б он остался дома, мог бы стать приличным директором маленькой школы. Слишком большую власть получил. Через несколько лет выйдет в отставку, потом будет тянуть пустую жизнь, освобожденный адекватной пенсией от необходимости работать. Люди будут смеяться над ним, не приглашая сыграть вместе в гольф или в теннис. А он будет им докучать невразумительными рассказами о стране, которую так и не сумел понять. Жизнь его будет погублена.
– Моя жизнь тоже будет погублена? – спросил Краббе.
– О да, – спокойно сказал мистер Радж. – Но вас жалеть нечего. Страна вас поглотит, и вы перестанете быть Виктором Краббе. Вы обнаружите, что все меньше и меньше способны делать дело, ради которого вас сюда прислали. Утратите дееспособность и личность. Она вас поглотит, и вы станете очередным чудаком. Может быть, мусульманином. Может быть, позабудете свой английский, по крайней мере утратите английский акцент. Возможно, закончите жизнь в кампонге, перестав быть иностранцем, превратившись в старого коричневого мужчину с массой жен и детей, одним из стариков, к которому будут посылать молодежь за советами в сердечных делах. Вы погибнете.
– Краббе директором! – Пробивалось лишь несколько голосов, уже утративших интерес.
– Этот крик – ваш смертный приговор, – сказал мистер Радж. – Пролетариат всегда ошибается.
Начался сильный дождь. Летучие муравьи летели к электрической лампочке. Пот блестел на коричневых, желтых и белых лбах. Москиты принялись жалить щиколотки в тонких носках или голые. Голосов снизу больше не слышалось.
– Завтра, – сказал мистер Радж, – проснемся в затопленном мире.
16
Сержант Алладад-хан – три новых латунных шеврона совсем не блестели в дождевом слабом свете – возвращался по реке из авторемонтных мастерских в Келапе. Сидел, выпрямившись, на корме полицейского катера, Касым за рулем, как всегда, неумелый. Аллах, весь мир теперь был рекой. Река жадно поглотила почти всю центральную улицу, грязные закоулки возле базара, взобралась даже по каменной лестнице старой Резиденции, наверняка подтопив Краббе. Верхушки деревьев кустисто вздымались над серыми простынями воды, змеи приютились в ветвях. Старик китаец стоял у дверей своего дома, моля поток отступить от семейства; его утащил крокодил. Старые лодки опрокидывались или шли ко дну – с непросмоленными швами, – нагруженные домашним скарбом. Дурная, но волнующая пора. Ибо вот он, Алладад-хан, с пыхтением возвращается на затопленный двор Транспортной конторы, путешествует по водам, подобно пророку Ною, властвует над рекой, даря водам свободу. Аллах, есть нечто более достойное, более приличествующее мужчине, в этом величественном продвижении, чем визг тормозов и рывки колес на ухабистой грязной дороге.