Время твари. Том 2
Шрифт:
Это было год назад, а сейчас, труся по дороге, Наран, дрожащий от холода и похмелья, привычно стал восстанавливать в памяти события вчерашнего вечера. Где это его угораздило так нахлестаться? И главное, на что? Последнее волновало пьяницу особо. «Ежели вчера удалось так славно попраздновать, может быть, и сегодня удастся воспользоваться этим же способом?» — так думал Наран.
Кажется, первую половину дня он провел как обычно: шляясь по деревенским дворам и ища какой-нибудь работенки. И ничего, конечно, не нашел, потому что все соседи знали Нарана как облупленного и понимали — ни хрена он не поможет, а скорее всего еще и навредит. Но, блуждая по деревне, Наран обнаружил, что соседи его чем-то взволнованы, какие-то слухи мусолили деревенские мужики и бабы,
И тут яркой вспышкой мелькнуло в бедовой голове Нарана: отряд дворцовой стражи вошел в деревню около полудня! Вот о чем судачили деревенские — стражники второй или третий день чего-то искали в окрестностях, что-то вынюхивали, а что — непонятно. А Наран и не слышал о том, провалявшись трое суток в жесточайшем приступе белой горячки.
Дальше воспоминания покатились булыжниками с холма. Стражники искали какие-то схроны, вроде как те потайные места, где разбойники хранят награбленное — как смутно догадался Наран из их разговоров. Никаких разбойных шаек в округе не наблюдалось и наблюдаться не могло — надо быть очень тупым головорезом, чтобы промышлять в нищих деревеньках близ Дарбиона: здесь и взять нечего, и попасться легче легкого. Тем не менее Наран увязался за отрядом, уверяя первого попавшегося ратника, что может показать все здешние укромные уголки — понятно, за очень скромную плату. Плату он потребовал вперед и, что удивительно, получил. Стражники рассредоточились по трое-четверо, и Наран повел свою четверку к глубокому оврагу, куда деревенские издавна сваливали падаль и прочую дрянь. В полутьме зловонного оврага Наран, ясное дело, улизнул. Ему стоило бы хоть до вечера отсидеться где-нибудь, но жажда выпивки погнала Нарана в трактир немедленно. Он помнил, как хлопнул о прилавок медную монетку и потребовал кружку побольше. А дальше… как отрезало. Только какие-то туманные картины остались в памяти забулдыги. Как он, торопясь и захлебываясь, пил из кружки… Как плясал, размахивая руками… Как пытался облапать Виллу, которая почему-то оказалась угрюмым бородатым трактирщиком Ваном… Как вдруг трактир наполнился грубыми служивыми голосами и стуком тяжелых кованых сапог… Как его, Нарана, куда-то тащили, что-то от него требовали, а потом долго и с удовольствием били…
Наран захихикал. За долгие годы своей супружеской жизни к побоям он привык. Ну подумаешь, пересчитали ребра, зато влитого в брюхо самогона не выбили!
До родной деревеньки осталось совсем немного. А ежели двинуться не по дороге, а прямо через лесок — еще того ближе. Наран припустил между деревьями. Он прошел лесок насквозь почти полностью, когда внезапно боковым зрением углядел какой-то блеск. Обернулся — и ничего не увидел. Вознамерился было продолжить путь, но сбоку снова что-то блеснуло. Наран опять рывком развернулся — и опять ничего. «Начинается…» — хмуро подумал пьяница, вспомнив о тех страшных днях и ночах, когда он метался по своей хижине, спасаясь от бесчисленных демонов, лезущих из каждой щели.
Он решительно пошел дальше, дав себе слово больше не оборачиваться. Но что-то снова засверкало на границе поля зрения так явственно, что Наран не удержался. На этот раз он оборачивался медленно, стараясь не терять из виду странные отблески. А когда обернулся, разинул рот и упал на задницу.
Посреди жидкого леска, хоженого-перехоженого вдоль и поперек… посреди леска, знакомого до последней кривой осинки, переливался золотым чистым светом, от которого было больно глазам, пологий купол, крепко врытый в землю. Откуда он вдруг появился?
Наран поднялся и на подгибающихся ногах подошел к этому куполу. Медленно поднял вверх руку, измеряя высоту купола, — получилось примерно два человеческих роста… Наран двинулся вокруг удивительного сооружения и убедился, что размером этот купол будет побольше иной хижины. Наран обошел кругом несколько раз и только тогда обнаружил проход — низкий и широкий, словно распахнутая беззубая пасть.
Пьяница помедлил у порога. Он положил шершавую грязную ладонь на сверкающую поверхность купола — и торопливо
Из прохода тянуло подземным холодом.
Молниеносная вереница мыслей проворной змеей пролетела в голове Нарана:
«Боги наконец-то смилостивились, даровали за все мои страдания награду… Новую хижину выстрою… Нет, большой каменный дом, как в городе, с камином, печной трубой, палисадником и высоченным забором, чтобы пьянчуги всякие не беспокоили… Нет, целый замок отгрохаю… И за такие деньжищи баронский титул куплю! Каждый день самогон буду пить из золотой кружки, и не простой самогон, а такой, какой графья и герцоги пьют! Виллу в заморские меха одену, а еще лучше — новую Виллу себе заведу или даже двух…»
Но темный проход, как воронка, поглотил лихорадочные эти мысли. Нарана словно тянуло туда, в затхлый подземный холод…
Он снял с пояса мешочек со старым, сточенным огнивом — единственную свою ценность, не пропитую по той только причине, что ценность огниво представляло лишь для него одного. Потом сломал ветку, сорвал с себя куртку (чего ее жалеть, он тысячу таких теперь купить может!) — и намотал ее на ветку. Шваркнул огнивом — несколько лет подряд пропитываемые самогоном лохмотья вспыхнули моментально. Неся перед собой импровизированный факел, Наран ступил в проход.
Оказалось, что пространство внутри купола — это только площадка для винтом закручивающейся лестницы, ведущей куда-то вниз. Наран начал спускаться по ступенькам и очень скоро обнаружил, что и ступеньки вылиты из чистого золота!
«Два замка куплю! — гукнуло в его голове. — Или три!.. Карету с десятком скакунов… Золотую цепь с камушками до пуза… А еще говорят, что гномьи колодцы приносят беду… Враки все! Враки!»
Лестница уводила все ниже и ниже. Факельное пламя плясало, освещая стены, выложенные золотыми пластинами, которые были сплошь покрыты причудливыми резными рисунками. Вот выхватил огненный свет изображение голого человека, распиливаемого страшной зубастой пилой надвое… Вот углядел Наран рисунок, на котором с человека кривыми ножами срезали кожу, будто с картофелины кожуру… Наткнувшись на картинку, показывающую какого-то бедолагу, удавленного собственными кишками, выпущенными из распоротого брюха, Наран решил на стены больше не смотреть, а смотреть под ноги.
И очень правильно сделал, потому что сразу же едва не споткнулся о скрюченное тело, обернутое белой тканью.
С испуганным вскриком Наран отпрянул.
Некоторое время он стоял, слушая гулкие и частые удары своего сердца, потом облизнул мгновенно высохшие, как осенний лист, губы и склонился над трупом, подсвечивая себе факелом. Дрожащей рукой откинул плотную белую ткань…
Кожа мертвого была черного цвета.
Совсем черного, не какого-нибудь темно-смуглого оттенка, а непроглядного черного — словно мертвеца покрасили особенной какой-то краской, навсегда въевшейся в плоть. Не дыша, Наран стянул ткань с головы мертвеца и повернул голову лицом вверх. Глаза мертвого были открыты, и глаза эти были тоже черны. Оскаленный застывший рот обнажал черные крепкие зубы.
Наран снова вскрикнул и укусил себя за палец, чтобы заглушить взметнувшийся в груди тошнотворный ужас.
Как же он раньше не догадался!
Золото… золотой храм… Чернолицые! Дети Ибаса!..
Кто же не знает о чернолицых, об этом клане беспощадных убийц, убивающих за деньги, но все золото, полученное за пролитую кровь, тративших не на свои потребности (потому как никаких потребностей у Детей Ибаса быть не может), а на создание храмов, посвященных своему Отцу! И Наран знал. Он даже слышал, что в последнее время чернолицые много чаще стали появляться среди людей, и даже самолично видел — неделю примерно назад, как через голую степь, не разбирая дороги, прошли, будто привидения, трое Детей Ибаса, с ног до головы завернутые в традиционные свои белые накидки. В этом облачении, и ни в каком другом, чернолицые испокон веков являли себя людям.