Время убивать
Шрифт:
– Нс-е-е-е-т!
– взвыл Боринсон, и его глаза наполнились слезами. Глаза, которые сейчас глядели мимо Габорна и видели что-то свое, доступное только ему одному, но от этого не менее ужасное.
– Не-е-е-е-т!
Он яростно затряс головой. Правда оказалась для него невыносимой; как жить дальше, зная эту правду?
Боринсон то ли уронил, то ли отшвырнул свой молот, повернулся в седле, перекинул через коня ногу и неуклюже слез на землю, точно опускаясь с очень высокой ступеньки.
– Нет, пожалуйста,
– воскликнул он, качая головой из стороны в сторону.
Стащил с себя шлем и отшвырнул его, оставшись с непокрытой головой. С напряженной шеей наклонился вперед и таким странным манером - голова опущена, колени едва не касаются земли - не столько зашагал, сколько потащился в сторону Габорна.
До того, наконец, дошло, что Боринсон никак не может решиться, что делать. То ли подойти к нему, то ли рухнуть на колени. Голову он, однако, не поднимал.
– Милорд, милорд, ах, ах, возьмите меня, милорд. Возьмите меня!
– Боринсон, наконец, упал на колени и пополз вперед.
Какой-то парень взмахнул молотом, как будто собираясь нанести ему смертельный удар, но Габорн закричал, чтобы он оставался на месте. Настроение толпы становилось угрожающим, Люди явно жаждали крови.
– Взять тебя?
– спросил Габорн Боринсона.
– Возьмите меня, - умоляюще повторил тот.
– Возьмите мой разум. Возьмите его. Пожалуйста! Я ничего больше знать не хочу. Не хочу понимать. Возьмите мой разум!
Габорну не хотелось, чтобы Боринсон стал таким, как Сильварреста, чтобы эти глаза, которые он так часто видел смеющимися, стали пусты и бездумны. Но в глубине души он понимал, что, может быть, сейчас этот выход был бы для него благом.
Это мы с отцом подтолкнули его к краю безумия, сказал себе Габорн. А теперь еще взять у него дар - нет, это было бы подло, низко. Так поступают короли, которые заставляют бедняков трудиться до седьмого пота, а когда те не могут больше платить, говорят себе, что, забирая у них дары, проявляют великодушие.
Я совершил насилие над ним, сказал себе Габорн. Вторгся в его Сферу Невидимого, лишил свободы воли. Боринсон всегда старался быть хорошим солдатом, но больше он никогда уже не сможет воспринять себя не только как хорошего солдата, но и человека.
– Нет, - сказал Габорн мягко.
– Я не стану отбирать у тебя разум.
Но, даже произнося эти слова, он до конца не был уверен, какими именно мотивами руководствовался, принимая такое решение. Боринсон был прекрасным воином, лучшим бойцом Мистаррии. Лишить его разума было бы слишком расточительно - все равно как если бы крестьянин убил прекрасного коня, чтобы набить себе брюхо, в то время как для этого было достаточно и курицы. Неужели мной руководят просто прагматические соображения, спрашивал себя Габорн?
– Пожалуйста, - снова затянул Боринсон. Он уже дополз до Габорна и находился от него не дальше,
– Пожалуйста… вы, ах, вы не понимаете! Миррима была в этом замке!
– Он указал на Лонгмот.
– Мирримы больше нет. Возьмите меня… Возьмите мой метаболизм. Не хочу больше ничего знать, пока война не закончится.
Габорн в ужасе отпрянул назад.
– Ты уверен?
– он старался говорить как можно спокойнее и рассудительнее, хотя на самом деле все разумные соображения выскочили у него из головы. Габорн почувствовал смерть тех, с кем был связан - своего отца, отца Шемуаз и короля Сильварреста. Но в отношении Мирримы такого чувства у него не возникло.
– Ты видел ее? Видел тело?
– Она еще вчера покинула Баннисфер, чтобы быть здесь со мной во время сражения. Она была в этом замке, - голос Боринсона сломался, он упал на землю и зарыдал.
Когда Габорн увидел их вместе - Боринсона и Мирриму - у него сразу же возникло ощущение, что все правильно. И что, соединяя их, он действовал не сам от себя, а какая-то Сила вела его. И уж, конечно, он вовсе не имел в виду, что все закончится так трагически.
– Нет, - твердо сказал Габорн, приняв окончательное решение.
Он не лишит Боринсона его дара, даже если чувство вины угрожает раздавить того. Он не мог позволить себе совершить такой акт милосердия, и неважно, какие муки при этом терзали его.
Боринсон стоял теперь на коленях, выставив перед собой руки ладонями вверх и опираясь ими о землю. Традиционный жест пленника войны, означающий, что он предлагает себя обезглавить.
– Если не хотите брать мои дары, - закричал он, - тогда возьмите мою голову!
– Я не стану убивать тебя, - ответил Габорн, - если ты отдашь мне свою жизнь. Вот ее я возьму… и буду рад такому соглашению. Я выбираю тебя. Помоги мне разделаться с Радж Ахтеном!
Боринсон покачал головой и зарыдал снова, так сильно, что ему стало нечем дышать. Габорн никогда не видел, чтобы он так плакал, и даже не предполагал, что этот человек способен испытывать такую боль.
Он положил руки на плечи Боринсона, показывая тем самым, что просит его подняться, но тот не вставал с колен, продолжая заливаться слезами.
– Миледи?
– послышался чей-то голос.
На поле, между тем, воцарилось гробовое молчание. Гроверман со своими рыцарями стояли совсем рядом, наблюдая за всем происходящим с ошеломленным видом. В ужасе глядя на Боринсона и не понимая, что они должны делать в такой ситуации. Какой-то рыцарь окликнул Иом, но она по-прежнему сидела на снегу, положив голову отца себе на колени, покачиваясь и почти не обращая внимания на то, что творилось вокруг.