Время вестников
Шрифт:
Сам нормандский рыцарь восседал около опорного шеста. Восседал верхом на ком-то, чьей голове он собственноручно придал удивительную способность вращаться во все стороны сразу. Мишель выпустил своего обмякшего противника и ошарашенно вытаращился на сотоварищей.
– Мессиры, что это было?.. Сплю себе преспокойно, и вдруг меня пытаются задушить…
– Не что, а кто, – поправил Гунтер, мимоходом поразившись, до чего спокойно он говорит. – Кажется, к нам ночью кто-то забрался. Может, вор. Может, убийца. Джентиле, что там валяется у входа, как раз у тебя под ногами?
– Симон, –
Последовав примеру оруженосца, де Фармер также провел быструю процедуру осмотра убитого им злодеятеля.
– Я его не знаю, – бодро оповестил рыцарь. – И герба на нем нет.
«Так тебе опытный ассассин и явится на дело, обвешавшись родовыми гербами», – желчно подумал Гунтер, но предпочел держать свое мнение при себе. Вместо этого он запалил от зажигалки свечу и тоже подошел посмотреть на убитого.
Человек как человек. Довольно молодой, явственный местный уроженец, одетый в поношенное и видавшее виды тряпье. Что называется, без особых примет. Из имущества при загадочном типе нашлись изогнутый кинжал византийской ковки – каким в крестоносной армии мог похвалиться едва ли не каждый третий – и очень тонкая веревка конского волоса, натертая чем-то скользким и дурно пахнущим. Скорее всего, салом. Один конец веревки оплетался вокруг колышка с примотанным к нему кусочком желтой ткани. Мишель долго разглядывал этот трофей с изумлением ребенка, впервые увидевшего механическую железную дорогу, а затем с решительным видом заявил:
– Завтрашний день я начну с того, что пойду и убью Дугала.
– Боюсь, мессир, госпоже Агнессе это не понравится, – совершенно серьезно заметил Джентиле. – Она совсем недавно вышла замуж. Вряд ли ей захочется так быстро превратиться в безутешную вдову.
– Я его не буду совсем до смерти убивать, – огрызнулся де Фармер, от волнения став несколько косноязычен. Поднялся на ноги и ожесточенно пнул мертвеца. – Гунтер, хочешь, побьемся об заклад? Горская сволочь что-то пронюхала, а нам, как всегда, ни единым словом не обмолвилась! Он наверняка знает, кто этот проходимец, зачем залез к нам в шатер посреди ночи и почему пытался меня убить!
– Интересно, только тебя или меня тоже? – меланхолично заметил фон Райхерт. – Кстати, у меня есть занимательный вопрос. Что станем делать с трупом?
Мишель и Джентиле переглянулись и с искренним недоумением уставились на германца.
– Выбросим, – твердо заявил де Фармер. – Причем немедленно. Или ты предлагаешь оставить его здесь до утра? Знаешь, мне как-то не очень нравится спать в обществе покойника!
– Ты собираешься лечь спать? – поразился Гунтер.
– Ну да, – удивился вопросу нормандец. – А ты что, намерен бдеть до утра?
«Средневековье, – в который раз обреченно подумал бывший обер-лейтенант. – У них не психика, а крепостная стена. Непрошибаемая».
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Игры со смертельным исходом
Жеребец
Мессир Ангерран де Фуа, собственник погибшей животины, после краткого дознания мимоходом двинул проштрафившемуся конюху в ухо – рука у старого рыцаря была тяжелая, и слуга еще два дня жаловался на звон в голове – и в полном недоумении признал:
– Ничего не понимаю. Отравился, что ли? Здоровый же был конь, всю Малую Азию прошел, а тут – на тебе…
Стоявшие рядом Мишель де Фармер и его бывший оруженосец сочувственно, как того требовала ситуация, закивали. Нормандец озадаченно пощелкал языком – мол, тайна сия велика есть. То Божий промысел, а Господь, как известно, призревает не только человеков, но и всякую тварь, бегающую, плавающую или летающую. Видимо, Он решил, что срок лошадиной жизни исчерпался и единым росчерком подвел под ней итог. А некий де Фуа остался без верхового скакуна и теперь будет вынужден срочно потратиться на нового.
Слишком увлеченный собственной бедой и грядущими расходами, мессир Ангерран упустил из виду перешептывания своих молодых друзей – весьма подозрительные перешептывания, надо заметить.
– Да быть такого не может!..
– Но лошадь-то сдохла. Не веришь – подойди ближе.
– Совпадение… – пробормотал де Фармер.
– Не верю я в такие совпадения, – отрезал Гунтер.
– Лошадь сдохла. Дугал клялся, якобы собственными глазами видел – старик отдал концы. Что же он, восстал из мертвых? Может, наведаться к капеллану, попросить святой воды да поднести ему за ужином?
– Интересный теологический вопрос: какое средство более надежно? Патентованный византийский яд или освященная водица? И влияют ли степень веры и сила убежденности совершающего обряд священника на качество святой воды? – съязвил фон Райхерт.
– Не богохульствуй, – серьезно заметил Мишель.
– Я не богохульствую, я рассуждаю!
– Вот и рассуждай так, чтобы Господь остался доволен твоими рассуждениями.
Вместо ответа Гунтер сплюнул на вытоптанную землю, вежливо раскланялся с удрученным де Фуа и зашагал в сторону их палатки. Через несколько шагов его нагнал замешкавшийся Мишель и теперь уже в полный голос, не боясь быть услышанным, спросил:
– Ну, и как же нам теперь быть? Что делать?
– Для начала пойдем и порадуем опочившего на лаврах Дугала, – злобно фыркнул германец. – А потом… Потом – не знаю. Я вообще сейчас ничего не знаю и не понимаю. Чем дальше – тем больше. Ты будешь смеяться, но мне ужасно хочется обратно в Нормандию, в ваш захолустный Фармер. Пока мы сидели там в лесочке и взахлеб чесали языками о судьбах мира, все казалось таким простым и понятным. Сделаем то, свершим вот это, прославимся в веках!..
– Прославиться в веках – это хорошо, – заметил Мишель. Ирония собеседника была ему непонятна и недоступна, а какие-нибудь подходящие к случаю ободряющие мысли в голову не лезли.