Время воды
Шрифт:
— Что за вещь? — процедил я сквозь зубы.
— Ценная вещь, свойство ума: в рестораны ходят не для того, чтобы кушать. Я, например, когда хочу кушать, ем шаверму. Я люблю шаверму. Но никогда не закажу шаверму в ресторане, потому что такое здесь западло. В рестораны ходят для того, чтобы показать свои финансовые возможности, свою крутизну, показать другим, что ты более правильный, чем они.
— Типичное жлобское поведение, — перебил я.
— Вот именно. А с кем, ты думаешь, нам придется иметь дело, с интеллигентами? Тогда милости прошу в рюмочную. В ресторане нельзя показывать, что ты голоден, надо делать вид, что
— Но здесь никого нет, — возразил я. — На нас некому смотреть. Нам некому хамить. Мы зря морим себя голодом.
— Ты опять ошибаешься, Виктор. Раз мы сидим здесь, нас уже считают богатыми. А на богатого человека смотрят всегда. Как правило, не в упор, потому что это опасно, чаще наблюдают исподтишка, подглядывают, подсматривают. Бедных возбуждает чужое богатство. А богатого человека возбуждает внимание. Возбуждает и пугает одновременно. Бедный человек — вуайер. Богатый — эксгибиционист.
Косберг замолчал и стал есть. А я пытался отвлечь себя от вида еды мыслями о богатстве, эксгибиционизме и жлобстве.
— Рассуждая о деньгах и жлобстве, я говорил не о нас. Я рисовал среднестатистический портрет зарождающегося сословия. Думаю, ты согласишься со мной и признаешь, что возникновение и дальнейшее существование представителей этого сословия проблематично и неестественно, — каперанг обвел измазанным в кетчупе указательным пальцем пустой зал (пригнувшиеся от его жеста официанты были не в счет). — Богатство, свалившееся, а точнее, выпавшее этим людям из порванных штанов плановой социалистической экономики, несоизмеримо с их моральными качествами и умственными способностями, — продолжил Косберг и с некоторой печалью посмотрел на заполненный стол. — А упало на них ни много, ни мало — девяносто процентов всех потенциально возможных ресурсов. На этих людях нет ни намордника, ни даже какого-нибудь жалкого поводка. Они одурели от денег, как сорвавшаяся с цепи собака. Они раздирают на части все, что еще осталось от нашего могучего государства. И были бы это люди, а то ведь сплошные наркоманы, извращенцы и педики. Надеюсь, я ответил почти на все твои туалетные «почему»?
Я кивнул.
— Что же ты, Виктор, не ешь ничего?
— Я не ем пищи с кровью, — небрежно ответил я, стараясь не смотреть на блюда.
— Молодец, — похвалил он и хлопнул кулаком по столу, салютуя струйками напитков и соусов. — А они, свиньи, удержаться не могут. И они, Виктор, называют себя элитой. А элита это ведь что такое? Элита — это мозг общества. Мозг!
Я опять кивнул и отхлебнул талой воды из бокала, талая вода стоила дорого и считалась целебной, правда, вкус у нее был тухловат.
— А где ты видел, Виктор, в живой природе организм, у которого девяносто процентов питательных веществ сосредоточено в мозге?.. Молчишь? Молчи. Я тебе
— Что же нам делать? — спросил я, чувствуя, как желудочный сок переваривает пустой желудок.
— Порядочному человеку всегда есть что делать. Настоящие художники могут создавать шедевры, рисуя дерьмом. Мы с тобой, Виктор, тоже забудем о брезгливости и выберем этот неблагородный материал для работы. Мы возьмемся вытрясти из этих людей все их дерьмо, сколько бы оно ни стоило. Эти люди не подозревают о неестественности своего существования, поэтому они ничего не боятся. Страх — вот чего им не хватает. Нам нужно хорошенько напугать их. Напугать так, как сами они привыкли пугать других.
— Что же нужно для этого? Привлечь на свою сторону апрахинских и мало-охтинских?
— Ни в коем случае. Это же просто шпана. Лохи, которые физически сильнее и морально уродливее своих сограждан. По-настоящему напугать может только сильное государство. Потому что сильное государство знает всё о своих людях. Многих это пугает сильнее, чем острие ножа или дуло пистолета. Умное всезнающее государство и предстоит создать нам с тобой. Пусть сначала оно будет маленькое. Пара ресторанов, десяток ларьков… Но я верю, что когда-нибудь оно совпадет с географическими границами страны.
— И как мы его назовем? — спросил я, забыв о голоде.
— Ты еще не догадался? — каперанг громоподобно засмеялся, и несколько официантов бросились прочь. — Мы назовем его — «Родина».
— В честь страны, — подхватил я.
— Как же ты еще глуп, — по-отечески ласково сказал Косберг. — В честь нашей подводной лодки. Кстати, у тебя есть деньги рассчитаться за этот наш ужин?
— Это шутка? — вырвалось у меня.
— Никак нет, — подтвердил он.
— Я пришел налегке…
— Пришел? — переспросил Косберг. — Что же, у тебя еще нет джипа?
— Нет. Я прошел через кухню.
— Я тоже… — Косберг почесал кончик носа. — Знаешь, Виктор, если у нас нет денег и джипов, то нам отсюда не выбраться.
— Что же нам делать? — я вспомнил методы мало-охтинских бандитов, и мне стало не по себе.
— Нам остается одно: сделать этот ресторан своим. «Штаб-квартира Косберга находится в “Русском мире”». Нет, ты вслушайся, как звучит!
— Нас всего двое. Лучше бежим.
— Военные моряки бегают плохо, тренироваться негде. Морякам некуда убегать, — развел руками Косберг. — Зато настоящий моряк дружит со своим гарпуном.
— У вас есть гарпун? — я недоверчиво посмотрел на Косберга.
Тот кашлянул, как мне показалось, от некоторого смущения.
— Ну, не то чтобы гарпун, но его точный макет. Да, макет, маленький макет, ну и что? К твоему сведению, именной, — Косберг замечательно владел собой: с каждым словом его тон становился тверже и убедительней. — «Капитану первого ранга Косбергу в день списания на берег» — вот что там написано. Понял?
— Понял, — согласился я. — Но мы не можем использовать макет в качестве оружия.