Время Волка
Шрифт:
– Ну да, – задумчиво согласился Борис.
А на следующий день, придя с занятий, заявил:
– Собирайся, мы едем в Павловский Посад.
– Ку-уда?
Лёнька только что вернулся со смены, помылся и улёгся на диван с единственным желанием – чтобы его не трогали хотя бы пару часов. Сегодня, как назло, машины с товаром шли одна за другой и он чертовски вымотался.
– В Павловский Посад. Город такой под Москвой, платками славится. Эх ты, год прожил в столице и ничего не знаешь.
– Что мы та-ам за-абыли?
– Иронизируй, иронизируй. – Борька деловито проверял карманы, подсчитывал деньги. – Так, главное – бумажку с адресом не потерять. Ну чего ты разлёгся? Поехали лечить твоё заикание. И найди мне кусок мыла, полотенце для рук и расчёску.
Лёня ничего не понял, но с дивана поднялся и всё требуемое собрал. Объяснял ему Борька уже по дороге, когда они тряслись в автобусе, забравшись в самый конец, придавленные со всех сторон бабками с сумками и авоськами.
– Я стал расспрашивать ребят, кто со мной на курсах учится, вдруг кто знает специалиста по заиканию. Ты же понимаешь, на врачей часто идут учиться дети медиков, династия, все дела. Думаю, вдруг у кого папа там или дедушка профессор какой-нибудь! А нашлась бабушка. Баба Тася её зовут. Только она не врач совсем, – в этом месте Борька перешёл на шёпот.
– А кто?
– Ну, знахарка, что ли. Я сам не понял. Но пацанчик сказал, вариант надёжный. Она его самого от энуреза вылечила.
– От че-его?
– Писался он, если по-простому. Что ты ржёшь? Ничего смешного, парню семнадцать лет, а он по ночам в штаны делает, с девушками встречаться не может. Это трагедия, между прочим, похлеще твоей. Ну и бабка ему энурез заговорила. Как рукой сняло! Так что прекрати ржать и давай проталкивайся к выходу, скоро наша остановка. Надо ещё магазин тут найти какой-нибудь продуктовый. Пацан сказал, она деньги за работу не берёт, с ней продуктами надо расплачиваться.
– Бо-орь, ты с ума со-ошёл? Мы что, к ко-олдунье е-едем? Ты ве-еришь в эту чу-ушь? Ты же ко-омсомолец!
– Ой, брось, пожалуйста. Веришь не веришь, какая разница? Давай попробуем, что мы теряем? Смотри, вон магазин.
В магазине Борька купил пакет пряников, чай, какие-то карамельки, булочку и кусок колбасы.
– Ска-азал бы, я бы из «Е-елисеевского» при-инёс но-ормальную, «До-окторскую», – ворчал Лёня.
– Ладно тебе, столичный привереда. Хорошая колбаса.
Так, дружески переругиваясь, они отыскали нужный дом – маленький, одноэтажный, с единственным окошком и покосившимися ставнями. Рядом с ним росла огромная береза, раза в три выше, так что весь дом оказывался в тени дерева. Звонка на двери не было, Борька постучал.
– Входи кто пришёл, – раздался голос из-за двери, однако, навстречу им никто не вышел.
Борька толкнул дверь и переступил порог первым, Лёнька за ним, чуть не стукнувшись лбом о низкий наличник. В комнатке царил полумрак, то ли из-за толстого слоя
– Садитесь, – бабка сделала рукой неопределённый жест в сторону стола, возле которого стояли два стула. Третий стул находился чуть поодаль, и, увидев его, Лёнька передёрнулся – у стула не было сиденья, а под ним стояло ведро. Такой вот самодельный туалет в двух метрах от стола. В целом вся обстановка производила гнетущее впечатление: запах старости и грязи, темнота и чёрные с почти неразличимыми изображениями иконы над головой у старухи. Значит, белая колдунья, раз иконы, подумал Лёня и тут же себя одёрнул. Что за глупости, где он этого набрался? Белая, чёрная! Да просто сумасшедшая старуха и сумасшедший Борька, который затеял всё это.
– Зачем пришли? – отрывисто спросила бабка.
– Мой друг Лёня, он заикается, с детства, – стал торопливо объяснять Борис. – Во время войны он под бомбёжку попал, над ним немецкий самолёт пролетел, и вот…
– Подойди ко мне, – бабка поманила его рукой. – Не бойся, не съест тебя баба Тася. Сядь сюда.
Она усадила Лёньку на кровать рядом с собой и стала водить ладонью по его груди, ближе к горлу. Лёнька едва сдерживался, чтобы не вырваться и не уйти из странного дома. Он вообще не терпел чужих прикосновений, тем более вот таких. Но когда баба Тася начала говорить, он резко передумал.
– Всю жизнь на виду будешь, – спокойно сообщила она, глядя по-прежнему в пустоту. – Девки тебе прохода не будут давать до самой старости. Не обижай их, понял?
– Я не о-обижаю, – растерялся Лёня.
Ему в тот момент даже представить было трудно подобную ситуацию. Пока что девушки обижали его.
– Начнёшь, – уверенно проговорила бабка. – Все вы, кобели, считаете, что у вас х… трёхрублёвый, а у баб п…а трёхкопеечная.
Борька подозрительно хрюкнул на своём стуле, пытаясь сдержать смех. Откровенность и безапелляционность бабы Таси его насмешила, а вот Лёньке было не так весело. Он снова начал сомневаться в правильности их затеи и адекватности бабки.
– Две жены у тебя будет, а сердце заберёт третья – не жена. Особенная, из наших. Дети… Не пойму никак…
Бабка нахмурилась. Лёня нетерпеливо дёрнулся. Его совершенно не интересовали ни жёны, ни дети, что он, девчонка, на судьбу гадать? Если уж у него и был вопрос, то только один.
– А артистом я стану?
– Станешь, станешь. Всем, чем захочешь, ты станешь, – недобрым голосом произнесла она эту фразу, как будто было в ней что-то плохое.
– А заикание?
– Какое заикание?