Время волка
Шрифт:
— Я хотел отдать Терезе Хастель ваш пистолет, но она ни за что не захотела его принимать, — продолжал Томас, — она сказала, что мужчины Хастель достаточно хорошо вооружены. И передала вам сердечный привет.
Хотя Изабелла была разочарована, но установила, что почти не ожидала ничего другого. «Тереза всегда так быстро обижалась». И даже в этом отказе было что-то домашнее, близкое, что снова разожгло её тоску.
— Оружие ещё в квартире, — закончил Томас. — У меня не было времени принести его, но я верну его вам в течение следующих дней.
Довольно
— Вы уже давно знаете Хастель? — спросил он.
— Это тот вопрос, который вы хотели у меня спросить?
— Нет, что... только поинтересоваться, — осторожно сказал он. — Вы должны согласиться, что это необычно, когда такая дама как вы волнуется о дочери хозяина харчевни.
— Мы были знакомы раньше. Но годы прошли. И, кроме того, речь не о том, как я отношусь к данной семье.
«Что я здесь делаю?» — думала она. — «Играю надменную графиню, которая осаживает студента, потому что он видит то, что не имеет права видеть?» Внезапно Изабелла почувствовала усталость. Она бы с удовольствием села на кровать, но этого не допускало её положение.
В этот момент Томас удивил её тем, что улыбнулся. Он схватил рядом с канделябром угольный карандаш, вытащил на колени лист бумаги и разгладил его.
— Если бы это было много лет назад, вас, наверное, это бы заинтересовало, — не дожидаясь ответа, он начал рисовать. Штрих за штрихом лицо просыпалось к жизни. И тогда она не смогла больше ничего другого, как ступить ближе. Отсюда Изабелла узнавала каждую деталь: Тереза, которая действительно стала старше, но почти не изменилась и Жан Хастель, который очень постарел. А рядом с ним...
Теперь её колени стали такими слабыми, что она и в самом деле опустилась рядом с курткой, нашпигованной шипами. «Это была война?» — подумала Изабелла потрясённо.
Казалось, прошло сто лет, далекое сказочное время. Хотя в то время Бастьен был долговязым, худым мальчиком, она вспоминала о нём, как о сильном, молчаливом великане, который их оберегал. Он никогда не таскал за волосы свою сестру или толкал её в ручей, как охотно делали Пьер и Антуан. Бастьен лазил с Марией и Изабеллой по деревьям и по горам. И если они убегали слишком далеко, он бежал за ними, ругался, и приводил их назад к Терезе, как маленьких коз. Её глаза загорелись, и внезапно Изабелле не удалось дальше поддерживать неприступный фасад.
— Бастьен, — прошептала она. — Скажи мне, что у него не лёгкая жизнь, с тех пор как он вернулся домой с войны, но он выглядит таким... непреклонным и злым.
— Да, это тоже он, — ответил Томас. — Вы знаете, почему его братья и отец так осложняют ему жизнь?
— Так было всегда. Его братья всегда держатся вместе и выступают против него, однажды он даже чуть не утонул из-за одной их шалости.
— Они его чуть не убили? А отец? Что он делал?
— Ничего. Никто не видел, что произошло в действительности. А Жан Хастель полагает, что каждый должен бороться за своё место сам.
Томас сопел. Его пальцы схватили угольный карандаш, как будто хотели его сломать.
— Тогда ему лучше вообще не иметь отца, чем такого! — её поразило, как сильно он реагировал. Потом юноша, кажется, это осознал и старательно убрал волосы со лба.
Изабелла впервые заметила, что у него были прекрасные руки, сильные, но хрупкие. Большой и указательный пальцы правой руки были тёмными от чернил и угля. С бьющимся сердцем она долго вспоминала о его прикосновении, и почувствовала тёплую дрожь, смутную тоску, которой не могло быть. Когда Томас опустил руки, на повязке на его голове проявилось пятно. Его взгляд упал на её траурную одежду, и неожиданно ярость юноши сменилась тревогой.
— Простите меня. Я не хотел быть бестактным... Как я только мог забыть, что вы тоскуете по своему отцу! Если вы так долго носите траур, он должен был быть особенным человеком.
— Он был таким! — решительно ответила Изабелла. И на одном дыхании спросила себя, почему защищала своего отца перед чужаком. Перед ней предстал отец, его грубый смех, руки как лапы льва и страсть жить полной жизнью, как пить красное вино. — Это он был настоящим, — тише повторила она. — Он был хорошим человеком, великодушным, любезным и сердечным.
Это как в одном из её снов. Вещи, которые не были созданы друг для друга, смешались, ничего не подходило друг к другу. Она была графской дочерью и говорила с посторонним, который стоял намного ниже, чем её знакомые. И самое сумасшедшее было то, что чувствовала она себя хорошо.
— С тех пор как он умер, я чувствую, как будто бы совершенно одна на свете, — шептала она. — Вы можете это понять?
— Я понимаю, — ответил он с серьёзностью, которая коснулась её как тёплая рука. — Вероятно, даже лучше, чем вы можете это себе представить.
Снова была эта сбивающая с толку близость, и Изабелла поняла, что с той ночи они уже давно что-то разделили. «У него тоже есть тайны. И какая-то тайная печаль».
— Посвящение в вашем сборнике сказок, она принадлежала ему, не так ли? — спросил Томас так осторожно, как будто хотел проверить, была ли причина, на которую он отважился, достаточно сильной, чтобы её произносить. — Я взял на себя смелость их прочитать, когда просматривал книгу. Он говорил там, что вас поцеловали феи гор. Он верил в... такие вещи?
Изабелла слегка улыбнулась.
— Так может спросить только кто-то, кто как неверующий Фома из Библии. Это не вещи. Мой отец был умным мужчиной, и он очень хорошо знал, что между небом и землёй есть намного больше общего, чем позволяют нам разум или церковь.
Томас молчал, и ей показалось, что он побледнел.
— Вы не можете себе этого представить?
Он откашлялся.
— Это... трудно для меня.
— Вы никогда не были в лесу? Закройте глаза и тогда вы услышите шёпот теней на ветру, — он снова не отвечал, только задумчиво вертел в руках угольный карандаш. Потом юноша поднялся и собрал некоторые из упавших листов.