Время Воронов

Светлана Алимова

Рейвен свирепо рыкнул.

— Я тебя буду звать тупой мелочью!

— Тогда будешь безголовым тетеревом.

— А почему не стервятником? — сбился Рейвен. — Ты меня так раньше звал.

— Это как-то грубо. Обидишься еще.

Рейвен уставился на него. Нил и не думал злиться. Он был непробиваемо спокоен и абсолютно уверен в своей правоте.

Вот же задница.

— Я полетел, — пробурчал Рейвен, — у меня много дел. Постарайся не сдохнуть, мелочь.

— Увидимся, Дирк.

***

Проклятье сработало, и лидеры «Врагов Воронов»

одновременно «заболели», никого не принимая. Льюис с Рейвеном посетили их дома и забрали оттуда, чтобы мерзавцы не натворили глупостей. Оба они были в шоке, но Уильям Бломфилд быстро оклемался и принялся вымаливать себе жизнь:

— Вы же понимаете, в моих действиях не было ничего личного, просто финансовый интерес, — тараторил он, не вставая с колен, — эти глупцы приносили мне деньги! Которые я готов пожертвовать вам и вашим подданным, чтобы компенсировать нанесенный ущерб. Просто назовите сумму, и она ваша.

— А в какую сумму вы оцените человеческую жизнь? — тихо спросил Льюис, у ног которого Рейвен бросил обоих. — Ваши действия привели к трагедии. Пусть не своими руками, но руками ваших последователей были убиты два невинных человека. Вы поощряли их на эти убийства.

Бломфилд сглотнул.

— Вы правы, это чудовищное деяние заслуживает равного искупления. Я отдам вам все до последней монеты. Я очень богат, у меня связи с купцами и меценатами из других городов. Вы получите абсолютно все, если пощадите меня, Великий Ворон. Я стану самым преданным вашим слугой и клянусь исправиться! Молю вас, вы же милосердны! Все в городе знают, что вы — добрый и справедливый господин, вы простите меня за эту непреднамеренную ошибку?

— Я подумаю, — отстраненно ответил Льюис, и Рейвен усмехнулся.

Убивать гаденышей никто не собирался, но знать им об этом было незачем. Льюис планировал «совершить милость» после того, как они выступят на площади.

— А как насчет вас, пастор? Вы осознали свои ошибки?

Пастор тоже стоял на коленях (правда, опрокинуть его пришлось подсечкой), и глаза у него были совершенно безумные.

— Бог не мог отвернуться от меня, — бормотал он, — я все делал правильно, я служил ему, так за что же мне такая кара? Быть сожранным мерзкой тварью и отдать ей свое тело, чтобы оно бродило и чернило память обо мне? Господи, за что?!

— Значит, есть за что. — ухмыльнулся Рейвен. — Все знают, что Воронами становятся самые гнусные люди города. Выходит, ты — тварь смердящая, как и мы. Хороший человек такую кару бы не получил.

— Нет! Нет, нет, нет! Я был хорошим, я вел праведную жизнь, я не заслужил этого! — пастор скорчился на полу. — Господи, помоги мне! Я не хочу умирать так! Как угодно, но только не так!

Бломфилд поспешил отодвинуться от него.

— Он сумасшедший. Это была его идея с «Врагами Воронов», я лишь поддался, поверив его словам! Основная вина лежит на нем!

Рейвен подавил желание пнуть его. Оба поверженных врага вызывали у него омерзение. Прикончить бы их, а не пускать в убежище. А придется терпеть и приглядывать: он не сомневался, что повелитель поручит это именно ему.

Льюис встал и подошел к пастору. Присел на корточки и положил руку тому на плечо.

— Я понимаю, как

вам сейчас страшно, — неожиданно мягко заговорил он, — я тоже был в ужасе и думал, что Великий Ворон поглотит меня, оставив одну лишь оболочку. Я ждал этого каждую секунду и не хотел верить, что все закончится вот так. Я ничем не заслужил проклятье, так почему же я должен умереть? Но я не умер, и вы не умрете тоже. Пройдет день, другой, но монстр, пожирающий изнутри, не придет. И тогда вы поймете, что ошибались. Вороны — проклятые люди, и вы теперь один из нас. Вы должны исправить свою ошибку: в проповеди на городской площади расскажите всем, что вы — человек. Распустите «Врагов Воронов» по домам.

— Нет, — глухо ответил пастор Браун, — я умру, и моими устами будет говорить дьявол.

— Я расскажу, — вмешался Бломфилд, — никаких проповедей не надо, я сумею всех убедить! И у меня есть полномочия распустить общество, как у одного из основателей! Я докажу вам свою преданность и полезность!

Льюис поднялся, с сожалением глядя на замершего пастора.

— Хорошо. Готовьтесь. Проповедь будет завтра. Рейвен, отведи их в темницу и запри там.

Тот молча схватил мерзавцев за воротники и потащил на выход. Бернард и Курт, ждавшие за дверью, подхватили пастора, который почти не шевелил ногами и повели сами. Бломфилд шагал не в пример бодрее и нес какую-то чушь о деньгах.

— Замолкни, — бросил Рейвен, — на площади будешь так трепаться. Если зубы сейчас не выбью.

— Их убьют после проповеди? — небрежно спросил Бернард.

— На все воля Великого Ворона.

— Думаю, пощадят того, кто будет больше стараться. Пастор — покойник.

— Полностью с вами согласен, — вмешался Бломфилд, дрожа всем телом, — слуги должны быть полезны, и Великий Ворон, конечно, оценит того, кто верой и правдой искупит свою вину!

Рейвен собирался отвесить ему затрещину, чтобы наконец заткнуть, но не успел. Они вошли в холл и остановились.

Он был заполнен Воронами. Здесь собрались все обитатели убежища.

— Какого черта? — процедил Рейвен.

— Шарлотта. Это ее идея, — ответил Бернард.

Шарлотта стояла на лестнице, опираясь о перила.

— Вот они — наши враги, виновные в убийстве Джона и его девушки. Запомните их лица, — произнесла она с ненавистью в голосе, — среди нас теперь будут жить нелюди, черствые, как гнилой хлеб, с камнями вместо сердец и грязью вместо совести! Никто не должен жалеть их! Ни одного из нас они бы не пожалели. Не говорите с ними! Они — чудовища и человеческой речи не заслужили. Пусть живут в забытьи и презрении.

— Шарлотта, какого черта? — рявкнул Рейвен. — Повелитель не отдавал такого приказа!

— Отдаст — подчинимся. А не отдаст — будем вольны в своем отношении к этим зверям.

По толпе Воронов прокатился глухой шепот. Все они смотрели на Брауна и Бломфилда с гневом и отвращением.

— Так, хватит! Пропустите нас!

Вороны расступились. Рейвен потащил пленников дальше, Бернард и Курт молча шли за ним. Бломфилд опустил глаза в пол, не выдержав молчаливого давления толпы. Пастор Браун смотрел перед собой, но плечи его тряслись, а в горле клокотали не то рыдания, не то проклятия.