Время Вьюги. Трилогия
Шрифт:
— Вряд ли, и уж точно не напишу без ошибки. Что потом случилось, когда вы имение спалили?
— Дальше я увидел очередное привидение и полез во Мглу, восстанавливать вселенскую справедливость. В нее в тринадцать лет я тоже, представьте только, верил.
— И как, восстановил?
— Конечно, когда нет мозгов, восстанавливать справедливость — легче легкого. Я захлопнул крышку подвала, где местная, скажем так, ведьма, делала подпольные аборты и случайно убила мою соседку. Кто ж мог знать, что она начнет скрестись обратно из этого подвала двадцать с лишним лет спустя? Ужасно мешает спать.
— Брр, — поежилась Магда.
— Меня лично больше интригует, почему та ведьма так запала мне в душу. Прямо скажем, это была далеко не самая жестокая вещь, которую я сделал в жизни, — скривился Наклз. — Этим начался мой личный поход к совершенству, и он так же быстро закончился, когда через день в деревню приехали вербовщики из «Цет».
— И ты спрятался, но
Наклз прыснул, словно Магда сказала что-то чрезвычайно смешное.
— То, что они меня нашли — чудо, Магда. Серьезно, это настоящее чудо. Я не прятался, я сутки пил не просыхая в одном местном сарае с сеном и был далек от всех скорбей мира, как никогда. Запивал свое первое совсем уж близкое знакомство с Мглой — знаете, в деревне не так много вещей, которыми можно полечить нервы, не ударив по печени. Цетники нашли не меня — они вообще не искали конкретно меня или соседа — а клубок, с которым я спускался в тот подвал. От него сильно фонило. Кто-то из местных видел, как я шел в сторону леса с ним в руках — ну, или решил, что видел это — за гильдер-то. Мать, как я уже говорил, считала меня безнадежным кретином, но кретин — это кретин, а десять имперских гильдеров — это десять имперских гильдеров. Меня выкопали из сена и, не дав проспаться, представили пред светлы очи центиков. Их я, кстати, испугался гораздо меньше, чем красного клубка. В конце концов, мать получила десять гильдеров, я — два бутерброда от соседки на дорожку, а «Цет» — кусочек пушечного мяса. Все остались счастливы.
— Тебя вот так взяли безо всяких проверок и тестов?
— Зачем? — меланхолично поинтересовался маг. — Это у вас, в Каллад, всех вероятностников зачем-то проверяют на уровень, класс, специфику работы и прочую романтическую белиберду. А в империи уже тогда знали, что для медблоков большие таланты не нужны.
— Не поняла.
— Чего вы не поняли, Магда? Я же ясно сказал — нас гнали на мясо. Не надо делать таких удивленных глаз. В империи хватало своих — чистокровных — специалистов. Им просто было надо, чтобы в Рэде — которая потенциально в любой момент могла выйти из-под, так скажем, протектората Аэрдис и упасть в руки Каллад — не осталось своих. Поэтому за нас и платили по десять гильдеров.
— Боги мои…
— Сомневаюсь, что ваши северные молодцы причастны к подобной дряни. Но, так или иначе, схема работала.
— И тебя никто не собирался учить?
— Конечно, нет. Мне стукнуло тринадцать, я с трудом складывал буквы, читал по слогам и не мог написать даже собственного имени. Вот уж воистину надежда имперской науки, вы не находите? Магда, абстрагируйтесь от мысли, что все, кто может выйти во Мглу, станут профессиональными вероятностниками. То, что вы смогли войти в библиотеку, ведь еще не делает вас эрудитом. Мало ходить во Мглу, нужно еще считать, думать, не нервничать, не иметь совести — список приличный. А вот для тестирования новых препаратов или каких-то предельных значений — сгодится любой, перед кем Мгла откроется. Уверяю, своих десяти гильдеров каждый из нас стоил. Нас пихнули в товарный вагон и долго гнали куда-то, иногда мы сутками простаивали, потом снова ехали. В начале марта мели метели, когда нас довезли до пункта назначения, солнце уже жарило по-летнему, это я почему-то запомнил. Те, кто не умер от холода и дизентерии в самом начале нашего великолепного турне, потом в большинстве выжили. Думаю, из отправившихся в путь, в центр сортировки «Рэда-пять» доехало не больше трети. Впрочем, людей из других вагонов я не видел, так что точно не скажу. Нас кое-как отмыли — честно говоря, не думал, что это возможно и чувствовал себя так, будто попал в рай — и погнали на анализы. В принципе, на этом все для меня и должно было закончиться, но у меня, скажем так, вышел принципиальный конфликт интересов с охранником. В результате у меня остался шрам на всю спину, а у него остановилось сердце. Я еще год потом думал, что мне бесы помогли. На мое счастье, драку видела какая-то шишка из охраны — эдакая Дэмонра наоборот, то есть в мундире другого цвета и блондинка, но по мировосприятию ровно обратная сторона вашей калладской медали — и только поэтому я не оказался в ближайшей канаве со свернутой шеей. Она завязала мне глаза, стянула за спиной руки и потащила куда-то по коридорам. Я уже потом понял, что из медблока она вывела меня в другое отделение. Там сидел мужчина, более-менее говорящий на рэдди. Осмотрел меня как довольно отвратительное насекомое, задал идиотские вопросы, я отмалчивался, потому что понимал не больше половины сказанного — а потом спасшая меня шишка молча достала пистолет и приставила к моей голове. Вот уж умела дама обходиться без переводчиков. Тут я даже в моем скверном состоянии понял, что мужчина считает, и решил, что до трех — проверять не хотелось знаете ли. Таких пистолетов я в жизни не видел, принцип их работы — тем более не представлял, так что вывихнул даме руку на счет «два». После этого вместо семизначного номера мне на куртку пришили пятизначный и отправили набираться ума-разума.
Вам еще не надоело
— Кого они из тебя готовили?
— А что, вы правда думаете, что доктора или повара?
— Найджел!
— Говорил же, я даже не Найджел. Хорошо, Магда, вас утешит, если я скажу, что вот как раз убийцу-то из меня и не готовили?
— Утешит.
— Ну тогда возьмите и утешьтесь. Для профессионального цетника я оказался туповат.
— Ты — и туповат?
— Магда, абстрагируйтесь от мысли, что я весь из себя невозможно умный. И, тем более, что я таким был лет с двадцать назад. Ни беса подобного, в «Цет» хватало людей гораздо талантливее меня, ну или хотя бы равных по способностям, но с детства обученных читать и писать. Большинство из этих любимцев удачи уже в могилах. К тому же, я был рэдец. Это даже не человек второго сорта: человек второго сорта — это рэдец в Каллад. Рэдец в Аэрдис — такая двуногая тварь, которая по каким-то причинам имеет возможность говорить и думать, но ни в коем случае не должна этой роскошью пользоваться. Первый год после учебы я занимался тем, что простаивал часы на балах у местных богачей, изображая из себя деталь интерьера. До сих пор могу при желании хорошо мимикрировать под стену и прятаться за фикусами…
— Наклз, ты все шутки шутишь…
— Магда, честное слово, вы мне очень симпатичны как человек, но плакать я не стану даже ради вас. Ну хорошо, если опустить шутки, то после выпуска — очень условного, я жил на территории той же тренировочной базы, там магов не выпускают за колючую проволоку — я подрабатывал на переговорах, балах и раутах. Естественно, на госслужбе, а не как частное лицо. Стоял себе у стеночки и просматривал пространство на предмет сюрпризов.
— Странно, что балы доверяли негражданам…
— Магда, в империи Аэрдис «граждан» от силы треть. Никакую богоданную кесарию не напоминает?
— Не надо так, это низко.
— Хорошо. Можете считать, это как бы год практики после института. По его завершении решалось, кто и куда попадет. Я остановился на этом только потому, что тогда встретил свою будущую жену.
— Можешь не смотреть на меня с таким победительным видом, я не шокирована. Вполне могу представить себе женщину, готовую выйти за тебя. Да и тебя окольцевать — как нечего делать. Тебе лет-то сколько было?
— Семнадцать. Так что мне как раз вполне по возрасту хотелось положить к ее ногам весь мир. Правда, для начала туда, как минимум, нужно было положить метрику и несколько чемоданов денег.
— Она тоже работала магом?
— В Аэрдис не бывает женщин-вероятностников. Это все-таки не прогрессивный Каллад, потенциальных матерей наркотиками не травят. Нет, она была аристократкой, дочерью барона. Вот уж это вышел мезальянс так мезальянс.
— Дочь барона выдали за мага-негражданина? Или она с тобой сбежала?
— Если бы она со мной сбежала, нас бы точно отловили и публично повесили, если не придумали бы что похуже. Такую затрещину общественной морали нам бы не простили. В Аэрдис, Магда, женщина определенного круга может гулять с кем хочет и делать, что хочет, но институт семьи — это институт семьи. К нему там относятся очень трепетно. В Каллад получить развод еще можно, в Аэрдис — проще убить супруга и стать вдовой, серьезно. Это быстрее и дешевле. Нет, мы совершенно официально поженились пять лет спустя. Правда, на нашу свадьбу так никто и не пришел и Элейна расстроилась, но мне, честно сказать, было все равно и обидно только за нее. Я хотел не титул, а Элейну. В романах принято говорить, мол, я ее любил безумно. Не знаю, уж безумно я ее любил, по-умному или как-то еще, но точно могу сказать, что после я ничего похожего ни к кому не чувствовал. Вы явно думаете сейчас задать мне идиотский вопрос про Дэмонру, сразу скажу — ответ «нет». Я легко за нею убью и, наверное, умру, но жить вместе — увольте.
Магда вздохнула. Последнего Наклз мог и не говорить, она и сама видела. Разве что никак не понимала. Эту парочку друг для друга создали сами боги. Потом заботливо столкнули лбами. А они все равно играли в какие-то исключительные страдания, живя на соседних улицах и попутно разнося по камню судьбы своих временных спутников. Увы, перед людским упрямство пасовали даже боги.
— Мы познакомились на балу. То есть, Элейна танцевала на балу — собственно, это был ее первый бал, ей исполнилось тринадцать лет, мне семнадцать — а я стоял и изображал из себя предмет интерьера, готовясь, в случае чего, тушить пожары, ловить падающие люстры и мешать благородным дворянам подбрасывать крысиный яд друг дружке в бокалы. У нас была серая форма, мы вообще отлично сливались со стенами, но Элейна меня как-то заметила. Я, честно сказать, больше смотрел на пирожное в ее руках. Всю жизнь обожал сладкое, но, разумеется, нас таким не кормили. А теперь попробуйте представить шок человека, которого первые семнадцать лет в основном колотили, обзывали идиотом и просто третировали, как предмет иньерьера, когда к нему подплывает — не подберу другого слова — воздушное создание в кисейном платье и на безукоризненном аэрди предлагает пирожное. В империи, где нас вообще считали за мебель.