Время жестоких чудес
Шрифт:
– Что-то сегодня небо красно… – пробормотал Джонатам. – Дурная примета.
– Ерунда. Суеверие.
– Ну и как наш новичок?
– Осваивается. Уже ходить начал.
– Рано.
– Странный он какой-то.
– Еще бы. Хорошо еще не такой странный, как Липка.
Макшему стало не по себе, как всегда, когда кто-то упоминал Старика. Экзорцизм спасает душу, но не всегда – разум.
– Скоро Барсов день, – поспешил сменить он тему. Избавленные не праздновали обычные праздники, только Новый год. Барсов праздник был придумкой Кати. В этот день они ходили в ходж, пекли картошку в углях, жгли
Прознай пастыри о Дне Барса, Избавленным не поздоровилось бы. Но недавние дети полагали, что ничего плохого в собственном празднике нет…
Этой ночью Александр проснулся от странного чувства, что в доме кто-то есть. Он не шевелился и не открывал глаз, старательно успокаивая ауру, и прислушивался.
Шелестели листья за окном, больше не доносилось ни звука. Александр потянулся и сел, делая вид, словно только что проснулся. Лунные прямоугольники лежали на полу, в доме было светло.
Никого…
Александр перевернулся на другой бок и незаметно задремал.
Патэ Киош открыл глаза, некоторое время лежал, глядя в разукрашенный фресками потолок помещения. Нет, не может быть. Показалось.
Изучая жизнь великих, следует обратить особое внимание на их раннее окружение, на родные места, на людей, с которыми они росли.
В пяти верстах от чертога стоял, по имперским меркам, небольшой поселок, а по радонским – большой город Дорнох, славный своими расовыми полями, служившими объектом зависти всего племени радоничей и восхищения имперских пастырей. Патэ Киош несколько раз писал и в Танор, и в Кайв об «изумительной ирригационной системе древних». Речной прилив оставлял на полях плодородный ил, и селяне причесывали поля, чистили каналы и трубы, мусороуловители, собирали ракушки, водоросли, плавник. Плавник потом сносился в кучи и долго сох, когда набиралась приличная куча, его торжественно сжигали на деревенской площади. В стародавние времена на костре спалили бы какую-нибудь домашнюю живность, но Империя к подобному относилась неодобрительно, и теперь лишь упорствующие в старых обычаях иногда исподтишка подбрасывали каких-нибудь худосочных кур и поросят…
Еще в Дорнохе были отличные мастера по плетению из расовой соломы. Коврики и целые ковры-гобелены, игрушки и шкатулки, корзины, сумки и мешочная ткань, веревки и канаты… Да мало ли чего можно делать из самого простого материала! Изделия из соломы непременно входили в мужской откуп и в приданое, их дарили на рождения и оставляли в некрополисах в дар мертвым.
Сейчас в Дорнохе царило сонное ленивое затишье. Люди лениво занимались огородными работами, лениво ходили друг к другу в гости, лениво смаковали в шинке пиво и подробности недавних событий…
Староста прошел злой, как василиск в самый жаркий полдень, даже не ответил на поклоны двух беседующих через забор соседей. Нетрудно было догадаться, что разозлило его.
Александр Араган Дораж. Мальчишка, которого следовало бы похоронить заживо в священной
Серхо Латтен, невысокий толстоватый мужчина с потным лицом, шевельнул пальцами, создавая в трутнице огонь, закурил, рубанул ладонью дым:
– И не говори, что это убыток. Сколько помню, Араган вел себя совершенно по-соплюнски, и не скажешь, что потомок… – На этих словах он опасливо понизил голос. – Учил сосунка редко, и хворостиной, не ремнем, всякие поблажки давал. Вот мой пацан уже мозоль на том самом месте заработал, потому что я не слюнтяй, воспитываю из него настоящего мужика.
Кандидат в «настоящие мужики» исподлобья посмотрел на отца, что было трудно при его росте. Старший дотянулся и отвесил сыну подзатыльник, отправил в огород.
– А ведь мой-то шкет разгуливал с этим самым Доражом, – доверительно сообщил он соседу страшную тайну, которую знал весь Дорнох.
Дэн и Алек дружили с сопливого детства. Церковь поощряла смешанные браки, и Серхо Латтен взял в жены женщину с равнин. Молодая дежи умерла, когда сыну было три года, отец покручинился недолго и скоро женился снова. Даниэл – отверженный полукровка, Александр – призванный в Школу. Их дружба была предопределена судьбой…
– Как бы чего не вышло… Надо будет показать его пастырю, как вернется. – Голос у Серхо был зычный. Даниэл тронул ягоды картошки. Болтают, ядовитые… Они с Алеком пулялись этими самыми ягодами, ходили купаться в затоне, ловили рыбу и раков. Когда Даниэл приносил домой улов, отец ему не выговаривал за дружбу «с этим самым Доражом». А сейчас делает вид, что такой семьи в Дорнохе вовсе нет, или отзывается о ней в запрещенных Книгой словах.
Собрав с земли горсть уже начинающих подгнивать ягод картошки, Дэн принялся прицельно расстреливать ими столбик огорода, стараясь попасть в большой сучок, чем-то напоминающий физиономию пастыря Киоша. Когда лик патэ украсился зелеными пятнами, явился Серхо и извлек сына из ботвы за ухо.
– Опять ерундой маешься? Сходил бы уж половил рыбы…
– Не хочу, – буркнул Дэн.
– Чего?! – Батя побагровел. – Меня не волнует, хочешь ты или не хочешь! Я приказываю тебе…
Он сорвал росшую именно для таких случаев в огороде Латтенов крапиву, но при этом ослабил хватку и – только мелькнули в зелени грязные пятки.
Даниэл нырнул в заросли черемухи. Вслед неслась брань отца.
Сходить, что ли, в самом деле половить рыбу, размышлял Даниэл, почесывая крапивный ожог. К вечеру батя остынет, а после ужина и вовсе станет добрым… Временно…
Можно было позвать Каланчу… или Чеда… но после того, как Александр ушел, с его бывшим лучшим другом никто не желал водиться.
Ну и пусть. Проживу и без вас…
Дэн решил удрать в Три Острова, он часто ночевал у родителей мачехи. Женщина относилась к нему без особой теплоты, но дед и бабка любили неродного внука. Если он уйдет без спроса, да еще и возьмет лодку, завтра попадет так, что никакая мозоль не спасет. Поэтому парень предупредил Чеда, двоюродный брат смотрел на него, как на чужого, но соизволил даже ответить – да, хорошо, передам.