Время жить - 3. Осколки мира. Часть 3
Шрифт:
– ...Уровень радиации, к счастью, не так велик. Вы только знайте, больше всего радио... радиоактивных веществ в пыли! Ни в коем случае не трогайте ее голыми руками!.. А лучше, не трогайте ее никак! Потом обязательно... да, обязательно, всю вашу одежду, закопайте... только не сжигайте... а еще лучше, залейте бетоном и не подходите больше к этому месту. То же самое сделайте и с одеждой всех, кого вы отыщите здесь... И потом обязательно проверьте вашу машину, особенно, салон. Если будет трещать, ее лучше бросить здесь... Покрышки, во всяком случае, обязательно смените... И вымойте, очень тщательно... Нет, радиацию смыть нельзя, смыть можно только радиоактивную пыль... Она должна пройти сама,
Вирта Эрилис слушала Мергайдинга краем уха. Опасность радиации казалась ей слишком абстрактной. Более важным для нее был рассказ уцелевшей при взрыве женщины, которая вела их куда-то в развалины.
Ее спасло то, что во время взрыва она оказалась в погребе, куда спустилась за домашними солениями. Ее муж и десятилетний сын находились в доме, который был слегка прикрыт от ударной волны большим каменным зданием, и поэтому не был разрушен до основания. Оба остались живы, хотя и получили ожоги при мгновенно вспыхнувшем пожаре. Она бросилась искать помощь, но вокруг были только развалины и трупы. Она пыталась помочь тем, кто был еще жив, но она не врач, а лекарств у нее не нашлось... И главное: не было никакой воздушной тревоги, ее не объявили, поэтому почти никто не успел спрятаться...
Следующий час запомнился Вирте плохо. Вместе с доктором Кэрт она занималась помощью раненым и обожженным, которых оказалось неожиданно много. Предместье, куда они попали, было самой дальней окраиной Флонтаны, и взрыв докатился туда, уже ослабленный расстоянием. Мэнсинг вызвал помощь по рации, но пока она не прибыла, им приходилось справляться самим, хотя лекарства кончились уже через десять минут. Некоторые пострадавшие, пережившие сам взрыв, были уже мертвы: ожоги третьей степени и десятиградусный мороз – убойное сочетание. Но живых нужно было любой ценой удержать на краю и выдержать при этом самим. Вирте казалось, что вид множества умирающих от холода людей в лохмотьях из собственной кожи останется у нее в памяти навсегда, но ужасаться или пугаться не было ни времени, ни сил...
Она смогла распрямиться только тогда, когда вокруг послышались шум моторов грузовиков и чужие голоса, а кто-то мягко отстранил ее в сторону и прижал к себе.
Это был Равель Мэнсинг.
– Ты молодец, Вирта, – шепнул он ей на ухо. – Я люблю тебя. Ты выдержала.
Вирта не отстранилась. Она смертельно устала, и физически, и эмоционально. Объятия Мэнсинга успокаивали ее. На какое-то время он показался ей, нет, не любимым, но очень родным человеком.
– Я сейчас ухожу, – сказал Мэнсинг. – Вернее, мы уходим.
– Куда?
Вирта была почти одного роста с Мэнсингом. Ей не надо было смотреть вверх, чтобы видеть его лихорадочно возбужденные глаза.
– В эпицентр! Туда идет профессор Мергайдинг, а я буду его сопровождать. Чтобы все время поддерживать связь!
– Но зачем? – Вирта сделала слабую попытку высвободиться. – Там же не осталось никого в живых!
– Господин Мергайдинг говорит, ему необходимо собрать образцы, чтобы выяснить, насколько опасны последствия атомного взрыва и как долго будет сохраняться радиация.
– Но это опасно!
– Да! – с гордостью сказал Мэнсинг. – Но я хочу не только гордиться тобой, но и чтобы ты мной гордилась! Не хочу, чтобы ты думала, будто я ни на что не пригоден, а могу только болтать по рации! Я тоже хочу совершить что-то героическое!
«Эти
Вирта не знала, что такой возможности ей не представится. Профессор Дан Мергайдинг, стараясь узнать как можно больше о природе атомного взрыва, слишком поторопился. Термоядерная бомба, уничтожившая Флонтану, только называлась «чистой». На самом деле, взрыв оставил после себя массу короткоживущих, но крайне активных изотопов. Оказавшись в эпицентре спустя всего четыре часа после атаки, Дан Мергайдинг и Равель Мэнсинг успеют получить смертельную дозу радиации.
Но все это выяснится много позже. А пока вдохновленный Равель Мэнсинг спешил навстречу своему подвигу...
Маршал Моностиу всегда любил утро. Сейчас он его ненавидел. Каждое пробуждение после короткого сна, в который он проваливался как в черную яму, возвращало его в тяжелый повседневный кошмар.
И почему он не остался вместе со всеми на изрытом снарядами поле перед Тороканскими Воротами? Или может быть, он и в самом деле погиб тогда, а все, что окружает его сегодня, – это его маленький персональный ад?
Его спальня находится в самом глухом углу верхнего этажа, но даже здесь смутно слышится гул голосов сотен людей, переполняющих здание штаба обороны города. Они привычно ищут здесь защиту и помощь. Но весь ужас в том, что он, маршал Моностиу, старший воинский начальник и, по сути, диктатор Лешека, больше не в состоянии дать им ни того, ни другого.
Иногда люди снаружи представлялись ему чем-то вроде исполинского сверхорганизма, страдающего от болезней, голода и холода, непрерывно раздираемого на части метастазами насилия и зажатого как в тесной клетке на этом крохотном клочке земли на краю моря. Умирающего и никак не могущего умереть.
Пусть уж лучше пришельцы поскорее сбросят на город какую-нибудь супербомбу, чтобы покончить со всеми и сразу, как они покончили вчера с северным портом Антейро. Или они подготовили для них другую участь, пострашнее? Четвертые сутки западное побережье Приморья от полуострова Тороко от мыса Беллун, упирающегося своей оконечностью в черту нулевого меридиана, пылает под ударами пришельцев. Но Лешек смерть с неба почему-то обходит стороной. За двое суток – всего лишь одна бомбежка лагерей беженцев на северной окраине. Вместо милосердного небытия три сотни новых раненых, которых негде разместить и нечем лечить.
А может, пришельцы просто экономят боеприпасы и ждут, пока все они вымрут сами? Им не придется долго ждать. Элеваторы в порту вычерпаны почти до дна, склады госрезерва пусты. Армейские запасы все еще спасают их, но и там интенданты доскребывают по последним сусекам. Вчера ему доложили, что продуктов в городе осталось на две недели. Армия сохраняет повиновение, и это пока позволяет предотвращать массовые беспорядки и голодные бунты, но он чувствует, что и она держится почти на грани. Каким-то чудом удается пока избегать и эпидемий, хотя чистой воды из скважин хватает еле-еле только на питье, все запасы лекарств и антисептиков исчерпаны, а энергии единственной оставшейся у них крохотной гидроэлектростанции хватает только на хлебозавод, родильный дом и – на два-три часа в сутки – городскую больницу и узел правительственной связи.