Вроде бы четверг

Лагеркранц Роза

А тут еще кто-то все-таки вошел в лес, несмотря на все объявления на опушке. Кто-то шагал среди старой хвои и бутылочных осколков. Дальше и дальше в глубь леса… И пока Лотта гадала, кто бы это мог быть, весь лес вдруг взорвался, вся школа, весь город, вся страна, вся земля взорвалась! Потому что кто-то наступил на бомбу! Потом Лотта обнаружила, что это была она сама! И она закричала! Закричала и умерла. Все произошло очень быстро. Она умерла впервые в жизни, и оказалось, что это не так уж и страшно. Все равно как если бы она уснула. Но не успела Лотта умереть, положив голову на парту, как кто-то воскликнул:

— Лотта Монссон! Ты что — спишь на уроке? Что это с тобой?

Голос новой учительницы.

Пришлось Лотте открыть глаза и поглядеть.

— Ты устала? — спросила новая учительница. — Может быть, тебе лучше пойти домой и отдохнуть? Я не могу позволить тебе сидеть и спать в классе!

Потом она еще сказала, что учебный день, пожалуй, чересчур длинный и такая нагрузка, пожалуй, не всем по плечу. И пришлось Лотте уходить. Сначала она немного огорчилась, но когда вышла на школьное крыльцо, огорчение прошло, потому что здесь ее встретило яркое-яркое солнце. День был такой, когда человек радуется жизни и не хочет думать о смерти.

«Потом я пошла в лес… и там занозила палец!» — говорит Лотта Монссон, покачивая большим пальцем…

Но тут же Лотта вспомнила, что смертельная опасность вовсе не миновала, взрыв был только в ее воображении! Все остается по-прежнему! Если в лесу на самом деле лежит бомба. А как узнать — лежит или не лежит? У кого хватит духу пойти в этот страшный лес и проверить?

Только у Лотты Монссон. Ведь новая учительница запретила говорить о бомбах, а кого же тогда еще просить? Правда, человек, который собрался войти в такой вот лес, невольно завидует тем, кто избавлен от этой необходимости. Тем, кто вместо этого может сидеть и решать примеры или вообще не ходить в школу и плакать из-за какого-то письма, воюя с тестом.

Лотте было очень страшно. В одном из классов пели дети. Они пели так громко, что песня лилась через открытое окно до самого крыльца внизу, где стояла Лотта. Стояла целую вечность. Ей было так страшно, что она никак не могла решиться идти и искать эту бомбу. Может быть, лучше попросить полицейских? Но если новая учительница не поверила, что в лесу лежит бомба, поверит ли полиция? Тем более, что сама Лотта не очень-то в это верила… Не верила, а все-таки боялась. Очень уж эти бомбы страшные. Но ведь нельзя же все время ходить и бояться, что в лесу лежит бомба! И когда дети кончили петь и кто-то затворил окно класса, Лотта бегом, чтобы не передумать, пересекла школьный двор и очутилась перед предупредительными объявлениями на опушке. Ну, почему именно этот лес оказался опасным для людей! Как будто нет других мест на свете! Но ведь и там живут люди, которые могут сказать то же самое…

Дальше стало еще страшнее. Лотта вошла в лес. Среди блестевших на солнце бутылочных осколков она прошла вплоть до большого круглого камня и все время ступала осторожно-осторожно, на каждом шагу останавливалась, чтобы нечаянно не наступить на эту бомбу. Но сколько она ни искала везде — и возле круглого камня, и у светлой березки, ей попалась только таинственная пуговица, круглая черная пуговица из камня, которую она нашла, опустившись на четвереньки под большой елью. Точно такая пуговица, какую малый, по имени Ниссе Сандгрен, подарил однажды на перемене ее сестре Малин Монссон. Подобных пуговиц можно сколько угодно найти на берегу моря или еще где-нибудь. Но эта лежала не на берегу, а под деревом, вместе с коробками из-под яиц и пакетами из-под молока, которые какой-то неряха обронил в лесу и забыл подобрать. Лотта взяла пуговицу и сунула в карман. И хотя она понимала, что бояться больше не надо, страх не сразу отпустил ее.

Потом Лотта пошла обратно. Никто не знал, что она ходила в лес, чтобы убрать бомбу, которая оказалась вовсе не бомбой, а пуговицей. И по виду ее никто не догадался

бы, вот только большой палец занозила, когда стояла на четвереньках под елью. Всю дорогу до школьного двора Лотта давила и сосала этот палец, и лишь тот, у кого бывали занозы, знает, какое это мучение. Потом, когда ты вытащил занозу, можно говорить, что это ерунда, есть вещи куда похуже, но пока она торчит в пальце и колется, язык не повернется сказать так, потому что ты не в состоянии думать, что будет потом. Во всяком случае, Лотте было не до того, чтобы забегать мыслями вперед. Боль была такая, что она несколько раз сказала «ай» и «ой-ой-ой», когда спустилась на школьный двор, но высыпавшие на перемену ребята только пробегали мимо и зажимали уши. Взять хотя бы того же Сундика или Торда. Пронеслись мимо Лотты и даже не посмотрели, хотя ей было адски больно! Так больно, что Лотта была вынуждена идти в класс к новой учительнице, которая сидела там и отдыхала. Похоже, учительница под конец учебного года тоже слегка устала. Она даже не заметила, что Лотта возвратилась.

«Ну вот, и я стала утешать новую учительницу», — говорит Лотта Монссон…

Учительница сидела, спрятав лицо в ладонях, и, судя по всему, опять плакала. Но Лотта Монссон все равно подошла, хотя еще не надумала, что ей сказать. Новая учительница продолжала сидеть, не замечая Лотту. Потрогать ее? Но как? И вообще, удобно ли это делать — вдруг новая учительница подскочит с криком к потолку! Руки Лотты порхали в воздухе, словно птицы, наконец пришлось заложить их за спину, чтобы усмирить. После чего Лотта сказала:

— Гм-м-м-м!

Новая учительница подняла голову, но, когда увидела Лотту, заплакала еще сильнее.

— Послушайте! — начала Лотта утешать ее. — Послушайте… эта пуговица… которая была бомба!..

Плечи новой учительницы затряслись от рыданий.

— Эта пуговица, которая была бомба, оказалась вовсе не бомба, а просто пуговица! — договорила Лотта.

Однако новая учительница продолжала рыдать. Лотта совсем было растерялась, но тут ей пришли в голову нужные слова.

— Скажите, чем вы так расстроены? Как я могу вам помочь, если вы не хотите говорить со мной?

Где она это слышала раньше?

Но учительница никак не могла остановиться, все плакала и плакала. Тогда Лотта объяснила ей, что занозила себе большой палец. На этот раз ее слова подействовали, новая учительница сразу перестала рыдать!

— Ты занозила себе палец? — спросила она и даже как будто слегка повеселела.

Взяла свой аккуратный носовой платочек, высморкалась, осмотрела палец Лотты, потом убрала платочек обратно в сумку и достала взамен иголку — острую-преострую! Лишь тот, у кого бывали занозы, знает, какое это мучение, но, пожалуй, еще больнее, когда занозу вытаскивают! Хуже всего то, что всем остальным это кажется пустяковым делом. Взять, например, новую учительницу. Спокойненько сдавила Лоттин палец и прицелилась иглой, но тут Лотта завопила:

— Нет! Нет! Не надо вытаскивать ее, мне больно! Не надо! Это моя заноза!

Лотта кричала все громче и громче, хотя учительница еще не коснулась ее иголкой, только примерялась. И Лоттины вопли не помогли.

— Стоит ли так кричать из-за какой-то маленькой занозы, — сказала учительница.

Потом она еще сказала: «Ну-ка!» — кольнула иголкой Лоттин палец, и занозы как не бывало. Лотте было даже как-то странно, что занозы нет, потому что она уже начала привыкать к ней. К тому же не осталось ничего, что напоминало бы, какая она была храбрая, когда прошла лесом до большой ели и забрала таинственную пуговицу.