Всадник без бороды(Юмористическая повесть)
Шрифт:
Баи переглянулись с судьей.
— Угощайтесь, угощайтесь, — попросил Мошеке-Обжора. — У меня жарят мясо лучше, нежели у почтенного Сансызбая, — чем больше ешь, тем больше хочется!
И сам ухватил сразу горсть баурсаков.
Бий, чтобы как-то нарушить неприятную тишину, начал рассказывать историю о Жиренше.
— Однажды Жиренше велел своей жене приготовить сластей, хе-хе, которые, как он — слыхал, очень любят баи, — мелко тряся пухлыми щечками, говорил бий. — «У нас нет яиц!» — отвечает ему жена, хе-хе. А он ей: «Сделай без яиц». — «Так у меня и меда
Мошеке-Обжора охотно рассмеялся, протянул круглую, как лепешка, ладонь к блюду, взял горсть баурсаков, заглотал их и вытер жирные пальцы о свою короткую, стоящую торчком бороду.
— Слава аллаху, — прогудел он, — в моей юрте сладкое — всегда сладкое, жирное — всегда жирное…
Ускембай продолжал смотреть на «ходжу» немигающим взглядом, что, впрочем, ничуть не мешало «ходже» есть за двоих.
Наевшись до отвала, Алдар-Косе оглядел баев и сказал многозначительно:
— Не все ли равно, как взобраться на осла — справа или слева?
После этого он заклевал носом и лишь изредка бормотал что-то уж совсем непонятное.
Обжора, не обращая внимания на волнение Ускембая и молчаливость обычно болтливого бия, ел до тех пор, пока глаза не стали красными. Тогда он повалился на ковер и захрапел так, словно собрался умирать.
Жигиты развели гостей по юртам. Ускембай приехал со своей юртой, в нее он и отправился на ночлег вместе с бием. Для «ходжи» приготовили постель в гостевой юрте.
…Алдар-Косе спал плохо. Боялся, что во сне отвалится борода и кто-нибудь из случайно вошедших жигитов увидит это «чудо». Кроме того, Алдакен снова и снова перебирал в уме варианты завтрашних споров и торгов.
…Разумеется, Ускембай и судья сейчас не спят и обсуждают необычайное поведение «ходжи». Ведь жигит Ускембая слышал своими ушами, что ходжа приехал от Сансыз-бая. Это походило на правду — неподалеку кочевала Борсык, жена внука Сансызбая, и появление его посланца только лишний раз доказывало, что старый могущественный бай придает особое значение спору жатаков с Аблаем и Мошеке-Обжорой.
Разговор о «золоте» и торг с жатаками — все это, конечно, известно Ускембаю и судье. Вот они сидят сейчас и ломают головы: что же может означать такое странное поведение посланца Сансызбая? О чем ему удалось договориться с жатаками?
— Ну, думайте, думайте, — ворочаясь, бормотал Алдар-Косе, — а завтра овцы будут стричь волков…
Утром Алдар-Косе разбудил громкий, проникавший даже сквозь войлок юрты, топот копыт.
Это приехали на суд баи со своими жигитами.
«Только бы никто не прискакал от Сансызбая, — подумал Алдар-Косе. — Тогда конец».
Выходя из юрты, он наткнулся на сидящего в ее тени дряхлого жатака с внуком. Старик предостерегающе цокнул губами.
— Ергалы-бай, дядя Аблая, и Бапас-бай. С ними два десятка жигитов. Заняли вторую юрту Ускембая. Берегись, Алдакен!
— Одного барана два раза не режут! — улыбнулся Алдар-Косе. — Не родился еще в степи такой волк, которому бы я был по зубам!
— Тогда дай я тебе хотя бы морщины поправлю! Почти половина стерлась за ночь! — сказал старик.
И Алдакену пришлось снова вернуться в полумрак юрты.
…Утро в Большой юрте Мошеке-Обжоры снова началось с дастархана — угощения.
Сам Мошеке, Ускембай, Ергалы, Бапас и судья уже вовсю работали челюстями, когда к ним присоединился Алдар-Косе.
После приветствий и расспросов о том, как прошла ночь, «ходжу» усадили на новое место — Ергалы-бай был старше и, значит, имел право на больший почет.
По поведению Бапаса и Ергалы было видно, что Ускембай рассказал сородичам все, что знал о загадочном посланце Сансызбая.
Алдар-Косе понимал: баев томил и мучил лишь один вопрос — о каком золоте шел разговор ходжи вчера в юрте жатаков? И что в связи с этим надумал предпринять хитрый богач Сансызбай, старейший из баев степи?
А когда начался суд, то подозрение богатеев о том, что дело здесь нечисто, перешло в уверенность.
Почтенный судья, с которым у тощего Ускембая все было твердо договорено (бий отказывает беднякам в их иске о потраве и за это получает десять коней), сразу же был поставлен в тупик.
Он спросил жатаков, как было дело. Поднялся рыжебородый, сероглазый казах, почтительно поклонился и сказал:
— О мудрейший и справедливейший, почтенные баи правы — потравы не было. Мы сами виноваты в том, что кони потоптали наши посевы. Откуда табунам было знать, где посевы, где трава? А мы, вместо того чтобы сторожить свои поля, спали. Мы сами виноваты во всем…
Бий задумался, поковырялся в бороде, посмотрел на Ускембая.
Тот растерянно блуждал взором по лицам Ергалы, Мошеке, Бапаса.
— Правоверные! — мелко затряс пухлыми щечками бий. — Почтенный Ускембай утверждает, что потрава произошла по вине самих жатаков. И жатаки согласны с этим. Э-э, кто же с кем спорит?
— Почтенный бий, — проговорил Алдар-Косе дребезжащим голосом, — я чужой человек здесь, случайно попал в аул. Мне стало жаль жатаков. И я договорился с этими бедными людьми о том, что они отдают свои поля до зимы мне. И за это получают пятьдесят коней.
Баи на несколько мгновений обомлели от неожиданности, потом заговорили все сразу:
— Сделка не по обычаям!
— Ходжа чужой в нашей степи!
— На этих землях никогда не паслись чужие табуны!
Первым прервал тишину Ергалы-бай. Ероша свою белую бороду, он промолвил:
— Конечно, жатаки виноваты сами. Но так как наши табуны топтали их землю, то мы, а не кто-нибудь еще, хотим помочь им. Мы даем им шестьдесят коней.
— И ничего не просите взамен? — спросил бий.