Всадник с улицы Сент-Урбан
Шрифт:
Мало-помалу дошли до второго визита Мэллори в дом Херша.
— Вы тему каннабиса в разговоре затрагивали? — задал вопрос мистер Фрейзер.
— Да.
— И что он сказал?
— Я спросил его, не считает ли он, что этот наркотик следует легализовать. Он сказал да, и чем скорее, тем лучше.
В ходе перекрестного допроса мистер Харрингтон спросил:
— Вы нашли в доме Херша наркотик?
— Нашли — в окурках трех самокруток.
— В ходе обыска находили ли вы каннабис либо следы этого наркотика в ящиках стола, на полках или где-нибудь
— Нет.
— Не может ли быть так, что найденные вами окурки остались от сигарет, принесенных в дом самой мисс Лёбнер?
— Да. Такое возможно.
Затем сэр Лайонель Уоткинс с нарочито скучающим видом задал вопрос, который должен был сразить инспектора Мэллори наповал.
— Вы сказали, Херш говорит, что каннабис следовало бы легализовать. И чем скорее, тем лучше. А не могло ли быть так, что вы сами навели Херша на такой ответ, предположив, что травку в близком будущем легализуют?
— Нет. Я этого не делал.
— А вот скажите: когда вы пришли к Хершу в дом с фотографом, вы предупредили его должным образом? Довели до его сведения, что все им сказанное может быть обращено против него, или же скомкали предупреждение, сказав, — тут он насмешливо изобразил свойскую манеру инспектора, — что это мы, дескать, так, между нами, приятель, неофициально, а?
— Я предупредил его.
Сэр Лайонель улыбнулся. Кивнул.
— Ну что же. Пока все, инспектор.
Вызванный на свидетельское место сержант Хор подтвердил показания Мэллори и рассказал о препирательствах, которые ему пришлось вести со Штейном в дверях. Полицейский врач показал, что мисс Лёбнер, когда ее привели к нему, была в состоянии психологического шока и что при осмотре обнаружены следы как вагинальной, так и анальной пенетрации. Введение пениса в задний проход облегчали с помощью вазелина.
— Как вы думаете, было ли проникновение насильственным?
— Могло быть и насильственным. Но не обязательно.
— Потрудитесь, пожалуйста, объяснить.
— Задний проход узок. Если член большой и эрегирован сильно, это само по себе способно вызвать разрывы тканей.
В ходе перекрестного допроса мистер Харрингтон спросил:
— Были ли на теле мисс Лёбнер кровоподтеки, царапины, какие-то иные свидетельства борьбы?
— Таких повреждений заднего прохода, которые давали бы возможность считать насильственный характер проникновения несомненно установленным, не обнаружено. С другой стороны, на ее предплечьях имелись явные гематомы. На внутренней стороне бедра у самого входа в вагину было тоже что-то вроде небольшого синячка. На левой ягодице обнаружен еще один синячок.
— Не мог ли последний из упомянутых синяков появиться в результате любовного шлепка?
— Мог, но тогда этот шлепок должен был быть довольно сильным.
— Вы сказали, она была в состоянии шока?
— Да.
— А вам не кажется, что это естественно? Особенно если учесть, что ее, обкурившуюся наркотиком, в полшестого утра задержала полиция, которая и настояла на скрупулезном осмотре ее интимных
— Возможно.
Следующей к присяге привели в качестве свидетельницы Старуху Сохлую Пиздень.
— Что необычного происходило в доме Херша в ночь с двенадцатого на тринадцатое июня? Может быть, вы что-то слышали или видели?
— Я слышала громкую музыку.
— «Под пьяным соусом» Фрэнка Залпы?
— Это я не знаю, — сказал она и поджала губы.
Пригласили и хозяина дома, в котором жила Ингрид Лёбнер, — некоего мистера Унгермана; он заверил суд в том, что она вполне благонамеренная особа. Однако в ходе перекрестного допроса сэр Лайонель сразу же установил, что хотя мисс Лёбнер живет у Унгерманов всего три месяца, уже как минимум четыре раза она не ночевала дома.
— Можете ли вы сказать, курит ли она каннабис?
— Нет. Во всяком случае, насколько мне известно, нет.
— Вы сказали, что иногда она что-то жжет в своей комнате вечерами. Что бы это могло быть?
— Не знаю. Благовония, возможно.
— А вы не знали, что так часто делают, чтобы скрыть запах каннабиса?
Мистер Паунд заявил решительный протест, и сэр Лайонель снял вопрос.
Затем к присяге привели Ингрид.
— Ваш отец участвовал в войне, мисс Лёбнер?
— На войне он был медиком. На русском фронте. Там был ужасно. Они не имел зимней одежды.
— Был ли он членом нацистской партии?
— Никогда, — с жаром отвергла она такую возможность. — Я Хершу говорил. Мой отец не одобрял.
— Вы говорили Хершу, что ваш отец дантист?
— Да.
— Что он на это сказал?
— Херш сказал, что в таком случае на войне он, видимо, имел работы доволно много — с евреев золотые коронки драть.
Ингрид рассказала, как Штейн заманил ее в дом Херша, где принялся пичкать алкоголем и наркотиком. Появление в доме настоящего хозяина было, по ее признанию, полной неожиданностью, и она немедленно обратилась к нему за помощью.
— Что сказал Штейн, когда вошел хозяин?
— Он сказал: «Хочешь ее? Она насчет этого сама не своя. Сделает все, что душе угодно».
— А что сказали на это вы?
— Ничего. Я была очень испугана.
— И что произошло потом?
— Штейн послал меня к Хершу в спальню с бренди на поднос.
— В чем вы были одеты?
— Ни в чем. Я была голый.
— Но это как-то не совсем обычно, вы не находите?
— Но ведь одежду он куда-то спрятал! — обиделась Ингрид.
— Кто?
— Штейн. Он принуждал меня. Он меня запугал: говорил, Херш очень крутой и сердитый. Сказал, он может сделать из меня звезду, но ему для этого надо сперва посмотреть, на что я похожа голый. Сказал, чтобы я старалась ему угодить, иначе они оба будут очень злой.
— И вы угождали?
— Но он же спрятал одежду! — воскликнула она. — А в руке держал мокрый полотенце. И уже один раз меня им ударил. Пугал, что следов не останется. Я подумала, надо выиграть время. Не хотела, чтобы он снова делал мне больно.