Всадник с улицы Сент-Урбан
Шрифт:
Что ж, пришлось мистеру Паунду перейти к вопросу о перепалке с сержантом Хором.
— Скажите, верно ли, что, когда сержант Хор пришел вас задерживать, вы встретили его словами: «Отвали, казак! Только попробуй мне, подсунь какого-нибудь тухлого сена!» Он это верно передал?
— Ну, что было, то было, чего уж там. Против истины не попрешь.
— Значит, так вы ему и сказали?
— Да. Кое-какой опыт имеется, вы ж понимаете!
Мистер Паунд нерешительно
— Ваша Милость, разрешите мне переговорить с клиентом? Я его предостерегал уже, но…
— А что с присяжными? Из зала удалять будем? Или не надо?
— Не надо, Ваша Милость.
— Хотите переговорить с ним здесь или внизу?
— Здесь, Ваша Милость.
Подойдя, мистер Коукс вполголоса напомнил Гарри, что о его предыдущем тюремном опыте присяжные не знают; о нем их известят только после того, как они вынесут свой вердикт, да и то лишь в том случае, если его признают виновным.
Возобновив допрос со стороны обвинения, мистер Паунд спросил:
— Вы сказали, что играли с мисс Лёбнер в какие-то игры. То, что вы спрятали ее одежду, тоже было такой игрой?
— Нет. Этого вообще не было. Ей никто не мешал уйти в любой момент.
С независимым видом покидая свидетельское место, Гарри и пары шагов еще не сделал, а Джейка уже как обварило отвращением, хлынувшим из ложи присяжных.
Когда его самого призвали давать показания, он был в отчаянии, чувствовал, что все рухнуло и спасения нет.
— Скажите, ваш приезд домой, — спросил его сэр Лайонель, — в тот день, двенадцатого июня, был запланирован?
— Нет. Я должен был прилететь на следующий день.
— Откуда прибыли?
— Из Монреаля.
— Что вы там делали?
— Ездил по семейным делам.
На уточняющие вопросы Джейк ответил, что присутствовал там на похоронах отца и, как требует того религиозная традиция, неделю вместе с родственниками соблюдал траур.
— Что произошло, когда вы вошли в дом?
— Боюсь, что я застал Штейна и мисс Лёбнер врасплох.
— Было ли по мисс Лёбнер видно, что она действует по принуждению?
— Нет. Определенно нет.
— В чем она была одета?
— Она была голая.
— Это ее смущало?
— Нисколько.
— Штейн предлагал вам эту девушку? Сказал ли он: «Хочешь ее? Она насчет этого сама не своя. Сделает все, что душе угодно».
— Нет. Не говорил.
— А потом что было?
— Она пришла ко мне в спальню с коньяком на подносе.
— По вашей просьбе?
— Нет, по собственному желанию.
— Вы с ней говорили о винтовке?
— Нет. Не говорил.
— Что происходило между вами в спальне?
— Она затеяла ласкать мой
Далее Джейк сообщил, что, когда он проснулся и спустился в гостиную, было четыре утра.
— А почему проснулись? Услышали какие-то неприятные звуки внизу?
— Проснулся от головной боли. А снизу слышался смех. Стоны удовольствия. Больше ничего.
Сцену ссоры с Гарри из-за винтовки и седла с ходу проскочили. Про халат Джейк сказал, что не помнит, был он подпоясан или нет.
— Вы были все еще под впечатлением похорон?
— Совершенно верно.
— Как встретила вас внизу мисс Лёбнер?
Джейк помешкал. Закусил губу.
— Она крикнула: «Эй ты! Твой приятель говорит, черный ход не по его части, а ты что скажешь?»
— И что же вы ответили?
— Ответил какой-то дурацкой шуткой. Не помню.
— Что было потом?
— Сел на диван. Она села рядом.
— А потом что?
— Она принялась поглаживать мой пенис.
— А вы что делали?
— Ничего.
Повисла пауза.
— Я был усталый. Это расслабляло.
— Что произошло потом?
— Она перевозбудилась. Я остановил ее.
— А потом что?
— Она обиделась. Мы поссорились. Вдруг я почувствовал, что сыт всем этим по горло. И я настоял на том, чтобы она ушла.
— И что, вы грубо с ней обошлись?
— Вовсе не грубо. Ну, может, пихнул ее…
— И что было после этого?
— После этого она сказала: «Я тебя урою, мерзкий козел».
Рабочий день подошел к концу, и мистер Паунд отложил перекрестный допрос Херша на утро понедельника.
С тех самых пор, как они вместе предстали перед магистратским судом, Гарри начал отслаиваться и шелушиться, а теперь и вовсе облез. Кожи совсем не стало, сплошной оголенный нерв. Весь долгий мучительный уик-энд, почти совсем бессонный, Джейк то уходил, то снова возвращался в квартиру Руфи, где обосновался Гарри.
— Ты смотрел на меня так, будто я говна кусок, — сетовал Гарри. — Закончив давать показания, я на тебя, дружочек ты мой, глянул. Гляжу и по глазам вижу: ты такой же, как и все они. Гарри Штейн для вас все равно что кусок говна.
У Руфи, чьи ресурсы, изначально не бог весь какие великие, давно исчерпались, глаза постоянно были на мокром месте.
— Имейте в виду: если этого человека посадят за решетку, я буду ходить в черном весь срок, до самого дня, когда выпустят. И каждое утро вся в черном я буду стоять у вас под дверью.
— Так, может, меня и дома-то не будет, Руфь! Нас же, не ровен час, обоих в тюрьму упрячут.
— Я уже побыла раз вдовой. Не хочу больше! За что мне? Бог не допустит, чтобы я стала вдовой второй раз!