Всадник. Легенда Сонной Лощины
Шрифт:
Лицо его было обращено в другую сторону, но он знал, что я здесь. Я ждала. Ждала, затаив дыхание, когда он посмотрит на меня.
Всадник повернул голову – и я пропала. Пропала навеки.
Никогда, никогда я не видела ничего более ужасного и более прекрасного, но описать его лицо я не смогла бы. Сверкающее, неземное – нет, ни одно из человеческих слов тут не подходило. Я ошибалась насчет него, ошибалась, потому что в легендах говорилось, будто он приходит с мечом и отрубает голову. Но Всадник не был смертью. Он был самой жизнью, чем-то
Он протянул руку.
И я поняла: выбор за мной.
А выбор всегда был за мной. Всадник был здесь и раньше, давным-давно, и так же протягивал мне руку. Тогда он был почти ничто – лишь тень, лишь мысль, – а я была так мала. Но когда я коснулась его руки, коснулась этой тени, он обрел плоть, стал реален, ибо он – часть меня, а я – часть него.
Мысль промелькнула в моем сознании серебристой рыбкой, пляшущей в пронизанном солнечными лучами ручье. Я забыла. Забыла, что давно уже знакома со Всадником.
(и не просто знакома – ты создала его)
Но у меня не было времени ухватиться за эту мысль и всесторонне изучить ее. Не было времени, потому что он ждал, а все, чего я хотела, – это прокатиться верхом.
Я вложила свою ладонь в его, он сжал мою руку, и, подняв меня, посадил на лошадь впереди себя. Потом пришпорил коня – и вот мы уже скачем, несемся, летим так стремительно, что это кажется невозможным. Деревья, стоящие на нашем пути, он огибал так плавно, словно бы их и не было тут вовсе.
Потом мы вырвались на открытое пространство и помчались по полям, под звездами, легкие и свободные.
Я хотела, чтобы это длилось вечно. Хотела скакать вместе с ним, на его коне, нестись до тех пор, пока от меня не останется совсем ничего.
Но тут я увидела Брома, стоящего посреди поля, зовущего меня, и меня кольнуло раскаяние.
Всадник понял, узнал, почувствовал. Лошадь его замедлила шаг, развернулась, легким галопом поскакала к Брому, и сердце мое сжалось, потому что я не знала, чего хочу: вернуться и вновь стать ребенком – или остаться с ним.
– Бен, Бен! – звал Бром.
Я хотела остаться со Всадником.
Я хотела вернуться к Брому.
А Всадник, разобравшись в метаниях моего сердца прежде меня, прошептал: «Еще не пора. Еще не время».
«Зачем ты тогда пришел за мной?» – подумала я, и все во мне возжелало остаться с ним, скакать яростно и свободно, быть тем, кем мне хочется быть, отринув чужие ожидания.
Я пришел, чтобы он не забрал тебя. И чтобы ты помнила обо мне.
Из моего горла вырвался полувсхлип, полусмех. Чтобы я помнила о нем? Как я могу его забыть? Как я могла его забыть раньше? Он – клеймо, выжженное на моем сердце, в моей душе.
Всадник направил коня к Брому, выкрикивающему
«Он не видит нас, не видит Всадника», – подумала я и соскользнула с лошадиной спины. Глаза Брома расширились, когда я появилась чуть ли не у него под носом словно из ниоткуда.
– Бен? – неуверенно произнес он и потянулся ко мне, но я отвернулась. Сердце мое разрывалось.
«Не уходи», – подумала я, но он уже ушел, не оставив за собой ничего, кроме порыва ветра, только и говорящего о том, что он вообще был здесь.
Я мало помнила из того, что происходило дальше. Бром внес меня в дом, но в первый раз в жизни его близость не успокаивала меня. Мне хотелось лишь одного – того, чего было не найти в моем безопасном доме, под бдительными взорами Брома и Катрины.
Я возненавидела Всадника. Чуть-чуть. За то, что заставил меня захотеть. Заставил осознать: того, что у меня есть, недостаточно. Заставил жаждать чего-то необъяснимого, не поддающегося определению.
На следующее утро я встала задолго до рассвета. Я опять почти не спала и знала, что рано или поздно недостаток отдыха скажется, выдаст меня, но каждый раз, закрывая глаза, я уносилась мыслями за окно, в ночь, разыскивая его.
Одевшись, я тихо сидела в комнате, пока не услышала, как дом просыпается, и тогда отправилась на поиски Брома.
На кухне Лотти суетилась, готовя завтрак. Когда я проходила мимо, она кивнула на лежащие на столе яблоки. Я взяла одно, чтобы не расстраивать кухарку, хотя есть не хотелось. Внутри все бурлило, вызывая тошноту и тревогу. Было муторно и неуютно.
Бром нашелся в конюшне, с Донаром. У нас был конюх, но Бром предпочитал сам ухаживать за конем, оставив парню заботы о двуколке и рабочих лошадях.
Донар тихо заржал, приветствуя меня, и я тут же вспомнила огромного черного коня, застывшего в лунном свете, и всадника на его спине.
Нет. Не сейчас. Не думай о нем сейчас. Тебе нужно сказать кое-что, но ты не сможешь ничего сказать, если будешь грезить о ночи.
– Бен, – сказал Бром, и я увидела темные тени, залегшие у него под глазами; значит, проблемы со сном были не только у меня, мелькнуло в голове. – Как ты себя чувствуешь? Мы с твоей бабушкой очень беспокоились о тебе вчера.
– Мне лучше, – соврала я. – Послушай, опа. Я должна рассказать тебе, что случилось.
И я рассказала ему о том, как уснула в поле, о том, как на меня напал Хенрик Янссен, о том, как я сбежала от него в лес. Бром слушал, и лицо его все больше и больше напоминало зловещую грозовую тучу, готовую излить на окружающих всю ярость бури. Меня немного беспокоило, как рассказать о Всаднике, о чем, может быть, умолчать, но волноваться не стоило. До Всадника я так и не дошла.