Всадник. Неудачники. Две книги из собрания Василия Молодякова
Шрифт:
С неукротимой вечной жаждой
Лететь вперед и звать вперед,
В такие он окутан были,
Воспетый кистью и пером,
Что мы почти что позабыли,
Что он когда-то был Петром.
Он не отдельным персонажем
Истории живет.
Но вот –
Почти что безымянным стражем
Он стал просторных невских вод,
Стал нашим молчаливым братом.
Смотря с гранита своего,
Навек он сросся с Ленинградом,
Стал сердцем
И если обхожу вблизи я
Скалы волнистый пьедестал,
Я вижу:
он – сама Россия,
Ее он воплощеньем стал.
Один припомнился мне случай
Совсем не пушкинский, иной…
То не был год благополучий.
Еще корою земляной
Укрыт был Всадник.
Год блокады.
Шла Невским девушка. Ее
Могли б изобразить плакаты.
Шинель, ушанка и ружье
Пристали ей.
Широколица,
Приземиста, крепка она.
Перерядиться, закалиться
Ее заставила война.
Она с Днепра, не ленинградка.
Да что еще без долгих фраз?
Волос из-под ушанки прядка,
И пара крупных карих глаз.
Из части в краткий отпуск скорой
Походкой шла она тогда
К одной старушке, у которой
Во флоте сын.
Да, вот беда –
Давно уж девушке ни вести
От моряка. Как понимать?
Ведь часто он писал невесте.
Имеет, может, вести мать?
И валенки ее скрипели
По снегу.
Ранний март. Мороз.
Хоть солнце, но не до капели.
На крышах гривой снег нарос.
Был тихим город без трамвая,
Сугробов замерли валы,
И, яркий воздух разрывая,
Серел в чехле корабль Иглы.
И сквозь сухие прутья сада
Яичной желтизной горел
Край вытянутого фасада…
И тут-то
– начался обстрел.
Качнулся, сдвинутый снарядом,
Глубокий воздух, дребезжа.
И грохнуло почти что рядом.
Из рам шестого этажа,
Стуча, посыпалась фанера,
Осколок свистнул над плечом.
И пухлый снег почти до сквера
Обрызган свежим кирпичом.
И девушка туда, под липы,
Метнулась,
будто бы, укрыв,
Они ее спасти могли бы…
И новый прокатился взрыв.
Троллейбуса промерзлый ящик
Шатнулся, дернул круглым лбом
И набок лег у зданий спящих,
Весь дымным осенен столбом.
Вздохнуть, перебежать к фонтану…
– То – недолеты по мостам…
Пожалуй, этак я устану.
Как странно,
– по своим местам
Стоят и старый дом со львами,
Собора грозного шатер…
Над
Вновь тот же вой.
Опять – костер!
На этот раз перед Сенатом.
– Ну, и попала. Чистый фронт!..
Еще удачно, что не на дом,
Большой бы нужен был ремонт.
Ну, прямо в центре урагана.
Жди, да по сторонам смотри. –
Так бормотала у кургана
Она, где Петр укрыт внутри.
И тут подходит к ней, кивая,
Боец, стоявший на посту
У памятника.
– Что? Живая?
Ишь, лупит нынче по мосту! –
Они стоят.
Как будто в льдины
Огромным кто-то бьет ведром.
Волочит дым свои седины
Середь Невы перед Петром.
– Ты здешний?
– Нет. Перед блокадой
Под Новгородом был в лесах.
Опять летит… Подальше падай
(Взглянул на солнце в небесах).
Дай срок… И «он» по тем болотам
Пройдет, где увязали мы…
Так… Поздравляю с перелетом…
Дождется «он» другой зимы.
– Тут стережешь?
– Да, по приказу
Сюда направлен я с утра…
Жаль, не видал его ни разу…
– Кого?
– Да этого Петра.
Хоть раз бы глянуть…
– Неужели
Не видел?
– Нет. Поди, высок.
Пожалуй, танка потяжеле.
Вон как горой лежит песок. –
И, вспомнив Тулу иль Воронеж,
Какой-то свой родимый край,
Добавил:
– Все равно, не тронешь…
Не пустим, как ни напирай.
– Да, этот Петр
Она взглянула,
Заулыбавшись широко.
Под гнетом пушечного гула
Ей стало ясно и легко.
Тот берег ослеплял снегами,
Голубизна небес резка.
Меж искристыми берегами
Горела льдинами река.
Греметь окрестность перестала,
И здания, как фонари,
Иль словно бы куски кристалла
Светились тихо изнутри.
Касаясь сизыми боками
Гранита, забредя сюда,
Спустившимися облаками
В Неве насупились суда.
Был выпуклым и четким остров.
Гранит, как черное стекло.
А куполов, а шпилей острых
И башен сколько!
Как светло!
Сюда б весну! Апрельской влаги,
И майской зелени в сады!
И чтобы музыка и флаги
За все бои, за все труды.
Ведь этот город – праздник…
– Слушай,
Он – на коне.
– Да, ты о ком?..
Эх, стукнуть бы по ним «катюшей»!
– Ты хоть по книгам с ним знаком?
– Ты про кого?
– Да, про Петра я.