Всадник

Литвин Юрий

– Наверное он умер. Этот президент...

Смех усилился, мамаша покраснела. Какой-то простоватого вида дядя поинтересовался:

– А как зовут нашего президента?

– Не знаю,- зевнул мальчик. А потом снова говорит, обращаясь уже конкретно к дяде.

– И у Пушкина памятник есть. Он тоже умер...

– Точно,- кивнул дядя и изумился, и весь автобус изумился: « Надо же такой малыш, а уже Пушкина знает!»

А тот между тем, не обращая никакого внимания на всеобщее удивление, объявляет для неграмотных:

– Его на дуэли застрелили, и он умер.

– Какой ужас!- изумилась какая-то бабка с мешком.

– Да,- серьезно

кивнул мальчик,- у него еще няня была Арина Родионовна,- он смешно проглатывал букву «Р».

В салоне воцарилась тишина, все млели, и тут прозвучало:

– Ее тоже застрелили...

Автобус грохнул хохотом...

Когда мамаша с эрудированным малышом выходили, им устроили овацию.

А потом я задремал, и мне снова привиделся Маргадон...

Странно, но после тридцати течение лет меняется, день становится похожим на день, год на год и все происходящее с нами воспринимается как-то иначе. Я и раньше неоднократно ловил себя на мысли, что сны под час настолько переплетаются с реальностью, что по прошествии времени уже не отдаешь себе отчета, что из событий твоей жизни было сном, а что происходило на самом деле. Я до сих пор не знаю, когда я больше жив, во сне или во время бодрствования. И то и другое мнение имеет право на существование. Но это ладно, отступление, а сейчас мне снился Маргадон, город под ласковым солнцем, город у моря, через которое не переплыть...

Когда я был там? Сто лет назад? Двести? Не знаю. И как долго был там? День? Два? Год? Я понимаю и отдаю себе отчет, что с психикой у меня всегда был непорядок, но кто сейчас нормален? Да и что это - быть нормальным? Каковы стандарты у этого понятия? Кто их устанавливает? Вы знаете? Я нет.

Но Маргадон все-таки был, и более того я был в нем, это я знаю точно.

О пребывании в этом городе я помню мало, остались лишь теплые воспоминания одного теплого дивного дня, и что более всего ценно, то это не только пальмы и бронзово-загорелые девушки и вечно скалящиеся неунывающие парни Маргадона. И даже не пляжи и легкое вино, не фрукты и не запах имбиря и свежего хлеба. Нет, нет и еще раз нет... Музыка моря и гитарных струн? Может быть, но все же... Тут скорее всего непередаваемое Ощущение беззаботности. Именно так! Да... Может быть, знаете, как это, когда есть чем заняться, но это легко, это не давит грузом на душу, в этом приятно участвовать, и нет никаких сроков...

А Маргадон... Это не было деловой поездкой, это было внезапно и однозначно не вписывалось в рутину жизни. Это было как нежданный отпуск, когда ты внезапно бросаешь все к черту, или линии судьбы выстраиваются так, что тебя бросает куда-то...

Почему я не остался там навсегда? Не знаю, не помню, наверное, мне пришлось срочно уехать. По странной прихоти моей психики, видимо, дни приезда-отъезда полностью и бесповоротно выпали из дырявого хранилища моей бедной памяти, и много позже я перерыл все атласы, и... города этого не нашел. Но позже, через несколько лет у меня появилось устойчивое понимание того, что я там все-таки был. И так бывает, поверьте. Это личное, а я кому попало не рассказываю.

А дальше...Что дальше? Дальше все как у всех. Череда будней, дни съедают годы и ничего, ну совершенно ничего не происходит. Это цепляет, завораживает, не дает оглядеться по сторонам и просто подумать о прожитом.

Сколько же мне лет? Сразу и не ответишь. Когда-то каждый год был вехой 10,11,12...20...30, черт возьми! А потом...

Так я и жил пока в один прекрасный день я ехал в вагоне метро... В

салон вошла какая-то дама, сурово глянула на меня и набычилась. Я тоже набычился и целую остановку мы молчали, потом она вышла. А уже после этого,

прислонившись к стеклу, вместо своего опостылевшего отражения, я увидел смеющихся молодых бронзово-кожих людей с характерными и удивительно выразительными глазами, в которых была Беззаботность. Нет-нет не тупое хамское безразличие и не этот, так популярный сейчас похуизм, а именно Беззаботность! Во всем величии этого понятия. Они были действительно настолько НАД всем этим окружающим их безумием бытия, над всеми этими озабоченными каждодневной суетой людишками, над этими жующими свои бесконечные жвачки юными прожигателями лучших лет жизни, над мрачными похмельными пожилыми философами, короче над всеми нами тоскливо или весело влекущими свой персональный крест на всеобщую Голгофу разочарования.

Они были бесконечно чужды Этому миру! И в то же время так органично в него вписаны, что я даже зажмурился от восхищения, я снова не мог поверить, что ТАК можно жить, что есть люди живущие ТАК. Это на уровне ощущений, это нельзя выразить словами, но все это действительно было, по крайней мере, мне в это хочется верить! Ну не ездят у нас такие по электричкам!

Когда я открыл глаза, то на меня глядело мое мрачное отражение с флюсом...Такая вот бредятина. Я хотел подойти к ним, поговорить, убедиться, блин...но было уже поздно. Я все-таки еще раз увидел их, уже на платформе, а потом электричка тронулась, и они остались там на перроне со своей беззаботностью и удивительными глазами, гитарой, птичьим языком, понятным с полуслова, а может быть это я остался...в электричке...

Но, повторяю еще раз. Я помню, я все помню, я знаю, что все это действительно было, хотя не знаю как, где и когда.

х х х

Вера снова и снова рассматривала портрет своего жениха. Этот портрет недавно был доставлен каким-то чудным гонцом, прибывшим прямехонько от сэра Арчибальда. Очевидно, что операция свадьба вступала в решающую фазу. Тетушка уже потихоньку начала подготовку. Увидев портрет, она почему-то вздохнула и с непонятным выражением констатировала:

« Из Франции».

Что она хотела этим сказать? Шут ее знает.

Портрет был выполнен основательно. Красок художник явно не пожалел, причем особенно налегал на расшитый золотом камзол, типа и мы не лыком шиты, а так парень ничего, наверное, даже интересный. Стройный, лицо, правда, на портрете было какое-то неживое, гримаса величественности явно принадлежала руке этого придворного мазилы, а может, черт его знает, он этот принц заморский и вправду такой придурок как на картинке. На соседа ее по подъезду похож - Мишку-алкоголика, он еще деньги у нее занимал в прошлой жизни, так и не отдал. Вера вздохнула, завтра будет завтра. Или послезавтра. Отложила портрет.

Тут подошла тетя Роза сказала, что девочки уже собрались на урок и ждут только ее. Не пожелает ли Присцилла присутствовать?

Присцилла, разумеется, пожелала, так как она с удовольствием посещала занятия своих племянниц, сегодня у них было Слово Божие и разумеется танцы. Преподавал слово Божие престарелый священник по имени Мелвилл, весьма набожный старичок, любивший притчи и всякие байки, и наверняка подобно Вере Анатольевне половину своих историй придумывавший сам. Во всяком случае, матушку Терезу, как он ее называл, святой отец откровенно побаивался, и в ее присутствии на пространные комментарии к Писанию не решался.