Всадники апокалипсиса

Воронин Андрей Николаевич

Комната за дверью оказалась такой крохотной, что Филатов еле уместился там. Отсюда за капитанской каютой наблюдать было невозможно, зато отлично просматривался хорошо освещенный коридор.

В ожидании прошло минут пять, когда его внимание привлек шум из общей большой комнаты. По усилившемуся звуку музыки он понял, что кто-то открыл дверь, и услышал шаги.

В коридоре показалась официантка, сопровождаемая охранником. Но был ли это охранник Бугрова, для Филатова оставалось вопросом.

На подносе у официантки

стояла бутылка шампанского, лежал виноград. Больше он разглядеть ничего не смог – слишком быстро они прошли мимо, тем более что наблюдать было неудобно. Да и в Юрины планы вовсе не входило обнаружить себя.

Поэтому ему пришлось терпеливо ждать.

Через минуту в коридоре появилась та же официантка и снова в сопровождении охранника.

«Вполне вероятно, что у Бугра с Сапоженко и в самом деле происходит разговор, если он, конечно, в капитанской каюте», – подумал Филатов.

Слишком много суеты было вокруг этой комнаты. Охранники, официанты – все говорило о том, что он на правильном пути.

Впрочем, через несколько секунд появился представительного вида мужчина в зеленом пиджаке, уверенной походкой направляющийся к капитанской каюте. К нему резво подбежал знакомый Филатову охранник и что-то шепнул на ухо. По движениям охранника он понял, что перед ним босс, и, скорее всего, сам Бугров. Впрочем, предполагаемый главарь бандитской группировки и чиновник по совместительству находился в поле зрения буквально полминуты и вернулся обратно в капитанский кубрик.

Вскоре Филатов увидел, как по коридору один из охранников вел Андрея Юрьевича. Получалось, что разговор с криминальным авторитетом был еще впереди.

* * *

– А, Андрей Юрьевич, очень рад, очень рад, – бодро подошел навстречу вошедшему Бугров. И когда старший Сапоженко не подал руки, Бугров ничуть не смутился и, лишь фальшиво улыбнувшись, спросил: – Что-то вы все от меня прячетесь? Захотели водички попить? Зачем было идти в ресторан? У меня здесь все есть, – по-хозяйски отметил Бугров и жестом предложил гостю пройти к столу.

– Знакомьтесь – Иван Владимирович Мазуркин, директор «МоскваСитиБанка», моя правая рука по финансовым вопросам.

Банкир не встал со своего места, а лишь учтиво кивнул гостю.

– Надеюсь, разговор будет недолгим? – поинтересовался Сапоженко.

– Осторожность, Андрей Юрьевич, конечно, необходима, но мной зачем брезговать? – уклонился от прямого ответа Бугров. – Я в Москве далеко не последний человек. Или боишься меня? – неожиданно перейдя на «ты», спросил Бугров.

– И это тоже. Береженого Бог бережет, – признался Сапоженко.

– А зря, – улыбнулся Бугров, соображая, как повернуть разговор в спокойное русло.

– Чего тебе надо, Бугор? – неприветливо начал Сапоженко.

– Я знаю, что ты недолюбливаешь

меня, – неожиданно разоткровенничался Бугров и, как протестантский пастор, размахался руками. – Ты думаешь, что я причастен к гибели твоего брата? Но ты не знаешь, сколько я для него сделал!

– Я знаю только то, что мой братан убит. И если бы ты, как честный фраер, за ним присматривал, этого бы не произошло.

Слова старшего Сапоженко не на шутку задели московского авторитета. Это было видно по его первой реакции на них. Его угловатое, небритое лицо заострилось, глаза налились кровью, улыбку сменил недобрый оскал.

Бугрова задел тон собеседника. Во-первых, потому, что семь лет назад он вышел из фраерского сословия и стал вором в законе. Здесь была задета его честь. Тогда за нового вора в законе подписались три авторитета, но ксива эта была оформлена вопреки воровским обычаям. Подписавшихся уже не было в живых. Но слух об этом распространился в Москве почти сразу после избрания нового авторитета.

Бугор получил этот титул, находясь на свободе, в условиях, далеких от воровского аскетизма. Да и не сидел он толком никогда – три года «строгача», которые он получил за кражу крупной партии сахара на станции Москва–Товарная, были не в счет. Тем более что весь срок за него отсидел его подельник. Полугодичное пребывание в СИЗО, куда он попал во время следствия, и вовсе не шли в зачет.

– Я не фраер, – с трудом сдерживая себя, процедил Бугров. – Если ты сидел за границей и не знаешь ни хрена...

– Вот как? Не фраер? – изобразил удивление на своем лице старший Сапоженко, но на грубость не отреагировал. – И где же ты сроки свои мотал, по какой статье? – по лагерному обычаю спросил он.

– Это не твое дело. Принимали меня известные люди. По этому поводу ксива есть.

– Знаю я, как эти ксивы поганые делаются, – сплюнул от злости старший Сапоженко. – Бабла отвалил и человеком стал? – ехидно спросил старый зэк.

– Ты, я вижу, моего авторитета не признал, – начал загоняться Бугров. – За меня бы сказали Гиви, Рыжий, Узбек...

– Да их нет уже, – уверенно ответил Сапоженко. – Или я не прав?

Сапоженко был прав. Весь цвет воровского сословия был физически уничтожен в разборках начала девяностых.

– Ну, если уважаемых людей не признаешь?..

– Похерили вы воровские обычаи. Ссучились, с властью снюхались.

– Да ты с луны свалился? Твои обычаи, старик, давно ушли. Вместе с теми, кто их придерживался. Что такое ваши обычаи, для кого они? Я тебе скажу – для лохов они! Да и что тебе до того? Ты в масти был, но в законе не был. Ты знаешь, что здесь творилось лет пять назад?! – оскалился Бугров. – Беспредел творился. Никто из отморозков на обычаи не смотрел, – захрипел от злости Бугров. – И такие, как мы, остановили все это! Так что гонишь ты зря!