Всадники бури

Романо Мартин

И тут позади киммерийца раздался негромкий злорадный смех. Это был голос Серидэи. Конан, признаться, даже не удивился, заслышав вдруг знакомые звуки ее коварного смеха. После случившегося только что появление Серидэи было так же неотвратимо, как наступление ночи вслед за закатом солнца.

Стоявшие перед Конаном бронзовотелые гиганты исчезли так же мгновенно, как и появились. Теперь ничто не преграждало киммерийцу путь, но чувствуя на себе неотступный взгляд верховной хранительницы, он уже не находил в себе сил бежать.

Снова что-то

окутывало его, завладевало мыслями, чувствами, волей. Конан медленно, как если бы испытывая при этом невыносимую боль (тем не менее, он ничего не чувствовал), обернулся.

Серидэя стояла всего в нескольких шагах от Конана. Она уже не смеялась, но в его ушах все еще звенел ее издевательский смех. Ведьма взмахнула рукой, и в тот же миг со всех сторон на киммерийца набросились черные тени, совсем, как тогда, когда он и Зулгайен следовали за Дарейной.

Что-то невообразимо мощное подхватило Конана и понесло куда-то в темноту…

И снова было мучительное пробуждение. Конан находился в той же комнате, что и прежде.

Только вот ни ковров, ни ложа из слоновой кости, ничего из некогда пышного убранства уже не было здесь.

Комната выглядела так, как в самое первое время заточения киммерийца. Сам Конан опять лежал на полу у стены. Его руки и ноги были закованы в железные цепи.

На громоздком, с высокой спинкой кресле сидела Серидэя. Она глядела на киммерийца.

— Ты подвел меня, Конан! — сказала она, и ее голос прогремел в тишине так зловеще, что, казалось, будто даже пламя в висевших на стенах факелах боязливо затрепетало. — Глупец! Неужели ты на самом деле вообразил, что сможешь убежать отсюда?! — Из ее горла вырвался ироничный смешок. — Отвергнул мое гостеприимство!

— Мне не нужно твое… гостеприимство! — прохрипел в ответ Конан.

— Знаю, знаю! — Серидэя небрежно махнула рукой. — Тебе нужна только вендийская принцесса. Ты ведь не поверил в ее смерть?! Правда?!

Конан медленно покачал головой.

— Нет, сказал он. — Я верю в ее смерть не больше, чем в свою собственную.

— А напрасно! — с ядовитой усмешкой в голосе протянула ведьма. — Мне ведь ничего не стоит умертвить тебя хоть сей же миг.

Однако ты что-то не торопишься, — хладнокровно возразил Конан. И только он успел договорить, как его грудь вдруг пронзила острая боль. Киммериец едва сдержал стон. Он судорожно дернулся, и цепи, сковывавшие его руки и ноги, при этом алчно лязгнули.

Серидэя не отводила от Конана насмешливого взгляда.

— Чего ты добиваешься?! — сквозь зубы процедил киммериец. Новый приступ боли исказил его лицо.

Верховная хранительница рассмеялась со злым торжеством.

— Мне нравиться смотреть, как ты мучаешься, — сказала она. — О, если бы ты сам видел себя сейчас! Прислушайся к своей боли! Запомни ее!

Боль не отпускала.

Она завладела всем существом, не оставляя места ни мыслям, ни желаниям — ничему.

Боль насмехалась над Конаном. И все, что киммериец видел, это два устремленных к нему глаза,

огромных, темно-зеленых, с лукавыми искорками.

Все, что он слышал, — это говоривший с ним голос, то необыкновенно громкий, резкий, то опускающийся до еле различимого вкрадчивого шепота.

— Когда-то… очень давно, — задумчиво продолжала Серидэя, — как ты однажды заметил — несколько тысяч лет назад, — она усмехнулась, — я тоже знала боль. Знала страдания… Но теперь все в прошлом, — ее голос мгновенно поменял интонацию, став лениво-беспечным. — Как думаешь, удастся ли тебе рассказать мне о своей боли?! Так рассказать, чтобы я и сама смогла почувствовать ее?!

В этот момент боль стала настолько невыносимой, что из горла Конана вырвался-таки хриплый стон.

— Нет! Не сможешь! — с брезгливой насмешкой произнесла ведьма. — Да и какой толк мне от твоих страданий?! — добавила она с пренебрежением.

И только Серидэя сказала это, как Конан почувствовал спасительное облегчение. Боль не сразу исчезла.

Точно пасуя перед чем-то, она крадучись отступала… А покидаемое ею тело сразу же немело, упоено отдаваясь во власть сладостного забвения.

Серидэя закинула голову на спинку кресла и, прикрыв глаза, сказала:

— Если уж ты так хочешь знать, я признаюсь тебе, — она небрежно усмехнулась. — Насинга жива. Ну, конечно же, ты нисколько не удивлен?! — она выпрямилась, открыла глаза, и ее взгляд коснулся Конана. — Да не смотри же ты на меня так озлобленно! Ты хотел слышать правду — вот она! Принцесса здесь, в моем замке. Всем довольна. Ты же сам знаешь, как я могу быть гостеприимна?!

— Гостеприимна?! — с горькой иронией повторил за ней киммериец.

— Конечно! — с преувеличенной веселостью в голосе подтвердила Серидэя. — Но только если сами гости согласны подчиняться моей воле. Насинга же хорошая девочка… покорная. Она не доставляет мне хлопот.

— Не сомневаюсь в этом, — с презрительной насмешкой отозвался Конан.

Глаза ведьмы злорадно сверкнули.

— Насинга ни в чем не нуждается, — холодно продолжала она. — Ни в заботе, ни в добрых спасителях вроде тебя!

— Не утруждай себя выпусканием яда, — невозмутимо ответил киммериец.

— Замолчи! — гневно воскликнула Серидэя.

В одно мгновение она оказалась рядом с Конаном. Склонилась над ним так низко, что ее волосы легли ему на плечо. И прошептала:

— Не будь глупцом!

Конан поднял к Серидэе голову, и они встретились глазами.

— Что ты намерена делать? — спросил он. — Убить меня? Оставить навечно томиться здесь? Или, может быть, использовать подобно тому, как ты используешь вендийскую принцессу?! — Его голос стал громче и жестче. — Что за участь ты уготовила мне?!

Серидэя отстранилась от него, поднялась, с подчеркнутой надменностью расправила плечи и рассмеялась.

— Все зависит от тебя самого, — с таинственной многозначительностью ответила она. — Только от тебя, Конан! Подумай об этом! А теперь я оставлю тебя.