Все арестованы!
Шрифт:
— Мы не понимаем, — в один голос буркнули я и шеф, а Флевретти задумчиво промолчал.
— В первый раз она завязала мне глаза, сама раздела меня, во что-то переодела, а когда сняла повязку, я увидел себя в женском белье. Кружевные трусы, белый лифчик и белые чулки с кружевами, да ещё под звук щёлкнувших наручников…
— Впечатляет, — завистливо сглотнул капрал. — А что было потом?
— Потом она отлупила меня розой. Без шипов! Сделала три-четыре снимка фотоаппаратом, с хохотом бросила мне на пузо ключи от оков и ушла. Но хуже всего, что через два дня я получил
— Обратился в полицию, — почти одновременно сказали мы с шефом. А Флевретти снова промолчал, понимающе кивая задержанному.
— Вы хотите спросить ещё о чём-то? Какие-то позы, сценарии, игры, не стесняйтесь…
— Нам достаточно, — не выдержав, прервал его я. — Мы вас не осуждаем, в конце концов, это личные заморочки. Но получается, вы просто взяли на память одну серёжку?
— Я хотел две. Но не успел. Это не было кражей. В конце концов, я же их ей и подарил.
— А после поднялись по трубе и стеблям винограда в окно своей комнаты?
— Да. Во Вьетнямняме нас учили лазать по лианам, чтобы скрываться от врага на деревьях, поскольку вьетнямнямские партизаны прятались под землёй. Тактический ход нашего командования, впрочем, не особо помог нам в той войне.
— Ясно. Что ж, пока вы свободны, майор. Но боюсь, нам придётся пригласить вас на очную ставку с подругой мадемуазель Манон, когда врачи разрешат ей давать показания.
— То есть мне не покидать город?
— Именно, вас вызовут, но позже. — Комиссар великодушным жестом отпустил отставного военного. — И мой вам совет, боль не уйдёт просто так. Лучше напишите об этом. История противоестественной любви прекрасной чертовки и бывшего героя вьетнямнямской войны всколыхнёт многие женские сердца…
— Спасибо вам, господа. — Месье Гаубицкий покинул отделение, выпрямив спину. Похоже, мой мудрый шеф и тут нашёл нужные слова.
Впрочем, далеко майору уйти не удалось, к нашим дверям, едва не сбив его, подъехала машина «скорой помощи», и двое рослых медиков осторожно препроводили в кабинет невысокую, изящно сложенную чертовку с печальными глазами. Допрос пошёл по второму кругу. Всем было интересно, все горели здоровым энтузиазмом, а комиссар Базиликус, как опытный дирижер, вёл свою партию, я сидел молча, сложив ручки, как прилежный ученик.
— Итак, вы знали, что ваша любовница находится в связи с майором. Возможно, вы даже обсуждали это вместе. Конечно, смеясь и хохоча. Я возьму на себя смелость предположить, что вам тоже захотелось попробовать нечто подобное. Поэтому, заранее договорившись с подругой, вы сумели тайно провести её в замок, где она подала условный сигнал майору, а может быть, и просто банальной запиской пригласив его в библиотеку. Запуганная жертва шантажа поспешил явиться, не зная, что в большом шкафу для документов сидите вы, не так ли?
— Ну, в общем, да. А что в этом такого? — Юная девица сделала изумлённое лицо. — Мы предполагали, что, как только Манон завяжет этому типу глаза, я выйду из
— Что-о?! — взвился майор. — Измываться надо мной в четыре руки, это интереснее?!
— Я думала, вам это нравится, месье, — гордо выпрямилась Роберта Тюссон. — Впрочем, вашего разрешения никто и не собирался спрашивать. Тем более, вместо того чтобы добровольно завязать глаза, вы кинулись душить мою возлюбленную. Это он убийца! Арестуйте его, комиссар.
— То есть вы лично видели, как он её душил? — осторожно уточнил Базиликус.
— Конечно, видела!
— И не попытались его остановить?
— Ну, я… э-э… я просто испугалась.
— Неужели? — Комиссар достал из пачки лист бумаги. — Вот свидетельство экспертизы, что мадемуазель Манон душили лифчиком.
Я тихо присвистнул: ого, чем её только не душили?!
— Это он, он! Я видела, как он её душит!
— Майор этого не отрицает, но он душил руками, — подтвердил комиссар. — А вот откуда тогда рядом с жертвой оказался белый лифчик, не подходящий ей по размеру? На чашечках остались следы тонких женских пальцев, перемазанных угольной пылью от конфет «Азраэлло». Итак, почему вы тоже пытались задушить свою подругу?
— Как вы смеете?! — резко вскочила мадемуазель Роберта и тут же упала на стул, заливаясь слезами. — Это не я, я не виновата… она сама. Я подбежала к ней, чтобы помочь, а она открыла глаза и сказала, что впервые почувствовала желание к мужчине. Этот подонок что-то ей пережал. Она больше не хотела меня. Я сразу это поняла, и ярость захлестнула моё сердце. Я не виновата. Вы же видите, это всё он, он! Я не помню, что я делала, это было как страшный сон… Может быть, я и… кого-то там… попыталась… душить, не знаю…
— Свидетельство экспертизы, — напомнил Жерар.
— Я виновата, месье комиссар, это я её убила. Я задушила её и спряталась обратно в шкаф, как только услышала шаги в коридоре, а потом потеряла сознание. И больше ничего не помню…
— Благодарю, мадемуазель. Вы о чём-то хотите её спросить, сержант?
Я отрицательно покачал головой. А майор Гаубицкий неожиданно поднял на девушку взгляд, полный понимания и сострадания. Задержанная нервно улыбнулась ему. По-моему, все в кабинете почувствовали, как между этими двумя пробежала некая искра…
P. S. Сидя вечером в баре и попивая безалкогольное пиво, я долго размышлял над этим делом. И как следствие над своей незавидной ролью в нём. Совершить столько непростительных ошибок и едва не загубить собственную репутацию на корню! Как я мог не проверить шкаф? Не обратить должного внимания на белый лифчик? Не поверить словам Флевретти, лизнувшего дверную ручку? Обойти вниманием тот явный факт, что если жертву убивали несколько раз, то обвинить непосредственно в убийстве можно лишь последнего из покушавшихся! А все прочие идут по графе «попытка убийства», что далеко не одно и то же?! Впервые за моё пребывание в Мокрых Псах мой старый начальник так блистательно и ярко провёл расследование, даже не покидая пределов своего кабинета.