Все, что было у нас

Сантоли Ал

Мы были для них просто скоты какие-то. Множество мелочей, на которые мы и внимания не обращали, дико их обижали, например, если руку кому-нибудь на голову положишь. Сесть скрестив ноги, направив ступню на кого-нибудь - серьезное оскорбление.

Одно из явлений, в чём-то забавных, в чём-то досадных - это когда Америка пыталась навязывать свои ценности азиатам. Когда я был там, в Управлении началась кампания по увеличению числа чернокожих на оперативных должностях. Говорят, в последнее время стремятся побольше женщин на эти должности назначать. Тогда Управление только начинало походить на всё наше общество. Ну, и вот, начали они посылать этих чернокожих - тут я должен предварить свои слова заявлением о том, что мне известно, что каждый раз, когда кто-нибудь заговорит о чернокожих, на это сразу же реагируют в том духе, что он расист или что-то ещё, но ничего подобного у меня и в мыслях нет.

Однако случилось так, что Америка сказала, что нам надо назначать побольше чернокожих на ответственные должности, и Управление отреагировало, и у нас появилось больше чернокожих среди оперативников. Некоторых из этих ребят отправили во Вьетнам, сделали их связниками, и им нужно было беседовать с вьетнамскими полковниками, вьетнамскими деятелями из провинциальных администраций, и пытаться добывать информацию или даже их вербовать. И вот заходит он в дом и сразу же, не успев и слова сказать, оскорбляет вьетнамца неимоверно, поскольку вьетнамцы терпеть не могут людей с тёмной кожей, потому что у них тёмная кожа ассоциируется с камбоджийцами, которые для них враги на протяжении многих-многих, очень многих столетий.

Бывало, подойдет ко мне вьетнамец и говорит: 'А кого-нибудь другого не дадите?', а почему - не объясняет. 'Ну, не нравится он нам. Он нас не понимает'. А ты пытаешься объяснить, что он самый что ни на есть хороший человек, и что к его словам прислушивается самый высокий чин в нашей организации, но ни разу такое не прошло. Для некоторых из таких бедняг, чернокожих офицеров, подобный опыт не очень-то способствовал карьерному росту, так как информации они не получали ни разу. Вот подобным вещам мы там и учились. Мы же исключительно с добрыми намерениями... Может, по понятиям нашего общества, мы делали то, что надо. Но в плане попыток добывать информацию от вьетнамцев - просто идиотизм. Но мы всё это делали, и нам приходилось это делать, ибо жизнь была такая.

А если пойдешь к начальнику базы и скажешь: 'Боже мой, да как можно на это дело чернокожего посылать?' - получишь отметку в личном деле о том, что ты против чёрнокожих и уличён в дискриминации. Вот и начинали относиться к этому так же, как вьетнамцы, которые говорили: 'Ну и на хер! Не нужна им информация - мне-то что?' Вот такие дела происходили. Есть ещё множество примеров подобных этому, когда глупость наша была просто неимоверной.

Один из самых ярких таких примеров, и, по моему мнению, один из самых невесёлых: какой-то идиот в Соединенных Штатах додумался, что во Вьетнаме много сирот, а их там и в самом деле было много, и что надо попробовать сделать так, чтобы вьетнамцы побольше сирот усыновляли. Развернули программку помощи, но толку было мало. Ну, и додумались - предоставлять пособие, очень похожее на то, что выдаётся приёмным детям в Соединенных Штатах. Ребенка берут в семью через USAID, и семье предоставляется пособие - очень благородный и очень гуманный жест. Но вот чего они совершенно не учитывали - это коренные особенности вьетнамских семей, которые отличаются чрезвычайной сплоченностью и, если можно так выразиться, чрезвычайной анти-ненашестью.

Вот вьетнамцы на улице: переедет кого-нибудь грузовик - для всех прочих это повод насладиться чудным зрелищем. Но если это член семьи - горе смертельное, убийственное совершенно. Ну, и происходило следующее: ребёнок усыновлён... В организациях все в экстазе, в Соединённых Штатах все радуются: 'Ах, как всё замечательно. Наконец-то хоть что-то во Вьетнаме получается'. И что они делали с бедными детишками, которых усыновляли?
– превращали их в рабов. Детишек заставляли мыть за всеми посуду, обстирывать всю семью и удовлетворять все... Не шучу. А мы всё это субсидировали. Мы, американцы, всё это субсидировали и полагали, что делаем замечательное дело.

Была одна женщина, жаль, не могу припомнить её имени, потому что это был совершенно святой человек. Жила она в Дананге, и три или четыре года потратила на попытки убедить американское правительство в том, что они делают совсем не то. Работала по собственной инициативе. Никаких денег от правительственных организаций не получала. А мы ей помогали. Ребята из нашей организации то так в тихушку помогут, то этак, правила обходили, ради неё порядок работы нарушали. Надо было ей куда-нибудь съездить - мы её подбрасывали. И не смогла она одолеть чинуш никчёмных, идиотов вашингтонских. Они ей отвечали: 'Статистику посмотрите. Видите, усыновлено 'Х' детишек'. А на деле-то стало на 'Х' рабов больше.

Мы спускали с рук, мы закрывали глаза на случаи вопиющих злоупотреблений со стороны вьетнамцев, на нецелевое использование средств. Когда я говорю 'мы', я не имею в виду Управление. Под 'мы' я подразумеваю правительство, потому что ближе

к концу войны Управление в этих делах никак завязано не было - в то время, когда я там был.

Начальник провинции, например, перекидывает цемент, предназначенный для деревни 'Х', в какое-нибудь другое место, для собственных нужд, а старший советник в этой провинции (американец) ни за что это дело раздувать на станет, потому что старший советник в этой провинции, скорей всего, полковник. И хочет звезду на погон. А вьетнамец, начальник провинции, по завершении срока командировки американца наградит его сотнями пятью медалей и напишет письмо о том, что за чудесный он человек.

Начальники провинций были обычно южными вьетнамцами из военных, особенно после того как президент Тхиеу заступил на пост. Он сместил большинство из сорока четырёх начальников провинций и назначил военных. Жители так и не получили прав выбирать начальников провинций. Однако не думаю, что вьетнамцам были доступны наши представления о сущности выборов.

Вьетнамцам обычно нравился старый начальник провинции, потому что он был 'сытый'. Под этим они подразумевали, что новый начальник провинции, только заступающий на пост, скорей всего, не успел ещё насосаться из общественной титьки - имелись в виду блага в виде взяток и подкупов, которыми пользовались начальники провинций - и поэтому он напролом и со всех ног будет стремиться захапать как можно больше. Вымогательство при новом начальнике провинции усилится, так как в загашничке у него ничего ещё нет. А вот старый начальник провинции, пробывший на этом посту многие годы, свои деньги уже заработал, и объёмы налогов, а также количество неприятностей при нём были несколько меньше, чем следует теперь ожидать, потому что столько денег, сколько новичку, ему было не нужно. Вот как рассуждали селяне о своих руководителях, и районных начальников они воспринимали так же.

Попытаться внедрить во всё это концепцию выборности?
– смысла нет. Для западного сознания выборность имеет очень важное значение, но по представлениям вьетнамцев чего бы им хотелось в последнюю очередь, так это выборов, в ходе которых им, возможно, пришлось бы выбирать новичка, потому что в этом случае они в итоге попадали по-крупному. А потому, если ты политик, и тебя выбрали, ты остаешься на своей должности пожизненно, потому что так устроена система.

Вьетнамские уполномоченные по сельскому развитию сами по себе были большими лентяями, весьма коррумпированными и, ко всему прочему, никчёмными как боевая сила. Вину за это я бы возложил на руководство. Я полагаю, что нужно различать, где простые рядовые, капралы, сержанты, офицеры - и где командиры групп, которые ими руководят. Ну, и посмотрим правде в глаза - в американских подразделениях это тоже имело место.

Если второй лейтенант ни черта не врубается в то, что делает, взвод навряд ли проникнется к нему глубоким доверием. Американский солдат и американская система в конце концов разложились из-за офицерского состава, который там присутствовал. То есть столько проблем было у нас с военнослужащими, и я думаю, было это из-за того, что они считали, что всем на них наплевать. Единственное, чего хотелось офицерам - отбыть шесть месяцев на командной должности и слинять обратно в Штаты, получить повышение и начать заниматься более важными и приятными вещами. И очень скоро простой солдат в поле просто говорил себе: 'Да пошло оно всё!' Думаю, то же самое случилось и с сельскими уполномоченными.

Например, отправляется человек на село и начинает всерьез рвать жопу, пытаясь внести организацию в сельскую жизнь, а потом ему сообщают, что цемента сегодня не дадут, потому что начальник провинции желает выстроить себе новый дворик, и этот человек знает, что если пожалуется, то его, скорее всего, пристрелят или посадят по какому-нибудь состряпанному обвинению, и через какое-то время он скажет: 'Да пошло оно всё, оно мне надо?'

АРВ в военном плане была ненадёжной. Но, думаю, надо снова вернуться к тому, чтобы сравнить их положение с тем, что было нормой для американцев. В этом веке американские вооруженные силы сражались в двух больших войнах, или в трёх, если учесть Корею, или в четырёх - если учесть Вьетнам. Вьетнам - страна, которая начала реально существовать лишь с 1954 года. Пока США не начали свои крупные вливания, году этак в 1962, вьетнамской армии реально не существовало. Было несколько подразделений, весьма хороших, но они всегда дислоцировались вокруг Сайгона, защищая президента, который в то время занимал свой пост. Если же они выходили из доверия, то их засылали к чертовой бабушке на другой конец страны, чтобы они не могли представлять собой угрозы для президентства. Мы ведь попытались создать армию в сжатые сроки. А возможности освоиться, прийти в норму у этой армии просто не было.