Всё, что душа пожелает, или Фактор Аладдина
Шрифт:
В школе я никогда не задавал вопросов, не обращался к учителям за помощью или советом и не просил излагать материал помедленнее либо вернуться к уже пройденной теме, потому что боялся выглядеть дураком.
Чего я еще до смерти боялся, так это просить учителей о помощи, поскольку меня считали мальчиком способным и даже одаренным. Я опасался за свою репутацию эрудита. Очень часто у меня возникали большие неприятности с учебой и оценками только потому, что я не мог поднять руку и спросить либо попросить о чем-то.
Я просто не в состоянии обращаться к своей маме с какими-нибудь просьбами. И уж тем более если дело касается какого-нибудь щекотливого вопроса. Я боюсь, что она рассердится на меня или вообще не поймет. Боюсь я и попросить своих учителей, чтобы те помогли мне справиться с домашним заданием, так как они сочтут меня тупицей. Боюсь поднимать в классе руку и просить более подробно объяснить тему, иначе другие дети, а возможно, и учительница тоже начнут считать меня бестолковым, и тогда я вообще стану получать гораздо более низкие отметки. Не хочу я выглядеть дураком. И боюсь попросить других ребят, чтобы те помогли мне сделать уроки или решить задачку, потому как тогда я буду выглядеть в их глазах неполноценным и они наверняка используют эту слабость против меня.
Я проходил десятидневный курс медитативной психотерапии. Через неделю после его начала с каждым из участников проводили личную беседу с целью удостовериться, что с нашей психикой все нормально. Лечение проходило безо всяких визуальных контактов, обсуждений, дискуссий, без ведения записей в рабочих тетрадях и без чтения. Вы занимаетесь только медитацией, а также гуляете, едите и спите.
Хорошо помню, как инструктор поинтересовался у меня, как идут дела.
– Кажется, я полностью спятил, – сказал я в ответ. – Все, во что я когда-то верил, теперь утратило смысл. И я больше не уверен ни в чем из того, что в свое время считал реальностью.
Я ожидал, что сейчас он произнесет нечто вроде: «Ну ладно, идите съешьте немного мясца пожирнее, попейте себе пивка на посошок и отправляйтесь отсюда на все четыре стороны. Смотрите лучше телевизор, но не злоупотребляйте, окуните ноги в грязь и прозу жизни», – или что-нибудь в таком же духе. Вместо этого он сказал:
– Это хорошо.
Я был потрясен. Можно даже сказать, испытал шок. И подумал: «Что же в этом хорошего?»
Мой собеседник тем временем продолжал:
– Значительная часть ваших убеждений в любом случае не соответствует истине. Вы должны опустошить свой мозг, избавиться от всех ранее усвоенных предвзятых мнений и представлений, чтобы со всей остротой осознать, как в действительности обстоят дела в этом мире. Здесь, в ходе наших занятий, все ваши привычные убеждения рушатся, давая вам возможность вступить в пространство чистого и ничем не замутненного понимания.
После этого разговора я вышел из помещения, где мы беседовали, и моя голова пошла кругом. Потом спустился к парадному входу большого особняка в георгианском стиле, где мы жили, и обхватил руками толстую колонну, как будто цеплялся за нее ради своей драгоценной жизни. Я чувствовал, что больше не уверен абсолютно ни в чем.
Затем на меня нахлынул поток воспоминаний о тех временах моей жизни, когда не знать или не помнить чего-либо было чем-то постыдным – скажем, когда мой папа спрашивал: «Где молоток?» («Не знаю…») «Проклятье, лучше бы тебе хорошенечко знать, тем более что именно
Попросив что-либо у окружающих, вы делаетесь уязвимым. В некотором смысле просьба означает, что люди могут нанести вам душевную травму, отказав в тех вещах, которые вы хотите от них получить. Мне не нравится предоставлять кому бы то ни было подобную власть надо мной.
В детстве многие из нас подвергались оскорблениям, нас заставляли почувствовать стыд и смущение из-за того, что мы о чем-либо просили. В некоторых школьных классах простейшее действие вроде того, чтобы поднять руку и попросить разрешения выйти в туалет, может стать поводом для насмешек – и не только со стороны одноклассников.
«А тебе надо как выйти – по-большому или по-маленькому?»
«Тебе что, так уж сильно надо?»
«А ты уверена, что не сможешь дотерпеть?»
«Это что, действительно настолько срочно и положение впрямь критическое?»
Я был одним из самых запуганных людей на планете. Моя мать, не раздумывая, готова была ударить меня, если я осмеливался о чем-нибудь ее попросить. Она бы сразу сказала: «Что это с тобой? Неужто ты действительно настолько глуп?» Такой была ее излюбленная реакция на любую мою просьбу. За всякий вопрос, за всякую просьбу, даже самую простую, меня наказывали по полной программе. Отец в основном отсутствовал, так что я по определению не мог попросить его ни о чем, а когда все-таки просил или хотя бы спрашивал, то всегда боялся услышать жесткое: «Не лезь!» Что-нибудь более деструктивное, чем это грубое «не лезь», трудно придумать, поскольку потом мне требовалась вся моя храбрость, чтобы собраться с силами, приготовиться к серьезному шагу и в конце концов обратиться с какой-нибудь просьбой.
Не имело ни малейшего значения, о чем конкретно я просил. Любая моя просьба уже подразумевала – с точки зрения родителей, – что я эгоист до мозга костей, что я сосредоточен исключительно на себе, что я эгоцентричен и тому подобное – короче, сплошной негатив. Попыткам обломать меня и поставить на место не было числа, но они производили на меня в ту пору глубокое впечатление. В результате мне стало куда проще либо вообще ничего не просить, либо ходить вокруг да около и тонко намекать, нежели взять быка за рога и хоть разок попросить напрямую.