Всё, что нужно для счастья
Шрифт:
– Видишь, — шепчу Некрасову, оставшись с ним наедине в просторной гостиной, и плюхаюсь на старенькое жёсткое кресло, — а ты говорил, ничего не выйдет!
– Я и сейчас так скажу: сильно не надейся, что эта женщина знает, где искать Веру.
Господи! Ну что за человек?
– Была бы у меня такая возможность, я бы отвесила тебе пинок под зад! Ты всю дорогу что-то бубнишь!
– Ты уже это сделала, — крутит в руках фарфоровую статуэтку ангелочка, и поставив её на место, тут же прячет руки в карманы джинсов.
– Год назад, до сих
– Прости, но жалеть не буду! Сам виноват, — хочу добавить ещё пару не красящих женщину ругательств, но мы уже не одни. А это не слишком-то прилично — демонстрировать огрехи своего воспитания даме с тарелкой аппетитных оладий на подносе.
– Меня Оксана зовут, — немного постояв в дверях, она уверенно проходит в комнату и жестом указывает Некрасову на пустующий диван.
– Значит, вы сестру ищете?
– Да, — киваю в знак благодарности, когда передо мной ставят дымящуюся чашку, и сползаю на краешек кресла, тараторя заготовленную речь.
– Она пропала. Не оставила ни адреса, ни телефона... Как сквозь землю провалилась! Возможно, попала в передрягу, а я даже помочь не могу!
– Передрягу, — вторит мне вмиг погрустневшая Оксана и накладывает на блюдечко персиковый джем. Приятная дама, надо сказать. Аккуратная, немного заспанная, но выглядит свежо... Лет сорок ей, не больше, и если бы не отросшие корни, с парой седых волосков на макушке, я бы и того меньше дала.
Она запахивает кардиган, берёт в руки маленькую чашечку (похоже, с кофе) и прежде чем заговорить долго меня рассматривает. Может быть, сходство ищет со своей соседкой сверху?
– Я Веру отговаривала, Василиса. Нельзя так — свалиться как снег на голову, оставить ребёнка, и уехать...
А может быть, раздумывала, стоит ли говорить начистоту... И если так, то могу заверить — удивлять эта дама умеет!
– Так вы знали?
– Максим выгибает бровь и наверняка специально делает вид, что не замечает моей победной улыбки. Кратковременной, ведь в такой ситуации не до веселья.
– Тогда, может, расскажите, зачем она это сделала?
Сбежала. Правильнее говорить, зачем она сбежала. Бросив единственного ребёнка на сестру, которую столько лет упорно держала в игноре, напоследок ещё и озадачив ошеломляющей новостью о Некрасовском отцовстве. Определённо, сбежала подходит больше.
– Наверное, у неё были веские причины...
– Но вас она в них не посвятила, так? — теперь и Некрасов сползает на край. Устраивает локти на разведённых в стороны коленях и недоверчиво косится на собеседницу.
– Нет, — а та краснеет как перезревший томат и скрывает волнение за поднесённой к губам чашкой.
– Врёте. Вы знаете о Васе, о Верином плане, но не знаете о причинах? Звучит бредово, не находите?
– Послушайте, Вера взрослый человек. И я не вправе выдавать её секреты.
– Тогда дайте номер и мы поговорим с ней лично. Соня бы явно не отказалась пообщаться с матерью.
И вправду. Если этой Оксане не жаль меня, то пусть хоть о ребёнке подумает! Видно же,
– Я... — заметив, что Максим уже достал свой мобильный, женщина растерянно трёт переносицу.
– Я не могу. Правда, не могу, как бы мне не хотелось помочь Сонечке... Но если её мать решила, что так будет лучше, лезть я не вправе.
Как это? Давлюсь тестом, и теперь отчаянно пытаюсь откашляться в заботливо протянутую мужем салфетку. Это ведь единственный шанс! Не устраивать же нам обыск, чтобы найти этот чёртов контакт?
– Что значит не можете? Оксана, мы ехали двое суток. На машине, потому что у Васи на руках нет ни одного документа, позволяющего провозить Соню в поезде. Что будет, если нас остановит полиция? Мы ей никто...
– Как? Вы же...— она вскидывает голову и вперяется своими тусклыми голубыми глазами в мужское лицо, но так и не решается продолжить.
– Отец? — обращаю её внимание на себя и, смяв салфетку, отодвигаю в сторону остывшее угощение.
– Это ещё бабка надвое сказала.
Точнее, Верка, а её слово для Макса почти ничего не стоит. И для окружающих тоже.
– Даже если мы проведём тест и он подтвердит, что Сонька его дочь, официально установить отцовство можно лишь через суд. А вы знаете, что это значит? Что до тех пор, пока Веру будут искать, а я буду собирать бумажки для оформления временной опеки, девочка отправится в детский дом. Одна, Оксана. Не знаю, как в Москве, а у нас он мало похож на санаторий. Оксан, — беру её за руку, без труда замечая грызущие женщину сомнения, и изо всех сил стараюсь говорить мягче.
– Я понимаю, что вы обещали Вере, но на кону стоит Сонькино спокойствие.
И моё. Боже, да, в большей степени моё! Потому что увидеть, как Соньку сажают в машину хмурые соцработники я боюсь куда сильнее, чем угрызений совести за приобретённый ей гастрит! А она его приобретёт, вот увидите, если кое-кто не развяжет язык.
Не дышу, пока Максим нетерпеливо отстукивает пальцами по стенке горячей чашки, и взглядом заклинаю Оксану сжалиться. Только она с виду милая, а вместо сердца камень: высвобождается из моих холодных ладоней и упрямо качает головой.
– Не могу, не просите. Я слово дала.
– Иногда его можно нарушить.
Сейчас как раз тот случай. От этих цифр зависят жизни троих человек, разве не аргумент?
Нет.
– Она вернётся, — хозяйка встаёт, недвусмысленно намекая, что наш разговор подошёл к концу, а я до того растеряна, что не тороплюсь вставать следом.
– Вера никогда не допустит, чтобы её дочь оказалась в приюте. Вот увидите.
Да ладно?! Чёртова идиотка! Зло откидываюсь на спинку и рычу в голос, растирая руками щеки. Лучше бы она умотала на дачу и не дарила мне надежду! И лучше бы Соня не смеялась так громко, потому что от звуков её счастливого голоса ком, вставший в горле, заметно увеличивается в размерах. Ещё немного и я задохнусь от непролитых слёз.