Все, что остается
Шрифт:
«Возможно, нет, — подумала я. — Но это должен быть кто-то, кому они могли доверять, по крайней мере вначале», и я вспомнила, что Хильда Озимек сказала относительно «дружелюбных» встречных. Интересно, что она сказала бы, если бы я показала ей фотографии Элизабет и Джилл?
— Были ли у Джилл проблемы со здоровьем? — спросила я.
Она задумалась, на лице отразилось недоумение.
— Не припоминаю.
— Откуда она родом?
— На память приходит Кентукки.
— Она часто ездила домой?
— У меня не сложилось такого впечатления. Думаю, она ездила домой на
«В таком случае, маловероятно, что она получила рецепт на либриум в Кентукки, где жили ее родные», — подумала я.
— Ты упомянула, что она только начала юридическую практику, — продолжала я. — Ей приходилось много разъезжать, была необходимость выезжать из города?
Она подождала пока на стол поставили фирменный салат, затем сказала:
— В правовой школе у нее был близкий приятель. Не могу вспомнить его имени, но я с ним беседовала, расспрашивала о ее привычках, занятиях. Он считал, что у Джилл был роман.
— Почему он так думал?
— Потому что во время учебы на третьем курсе юридической школы она почти каждую неделю ездила в Ричмонд под предлогом поиска работы, ей нравился Ричмонд, и она хотела найти там работу. Он сказал, что она нередко брала его конспекты, поскольку из-за этих поездок часто пропускала занятия. Ему это казалось странным, особенно после того, как сразу по окончании учебы ей удалось устроиться работать в фирму, расположенную здесь же, в Вильямсбурге. Он неоднократно обращал внимание на этот факт, так как считал, что поездки могли иметь отношение к ее смерти, если она, например, встречалась с женатым человеком в Ричмонде и, возможно, пригрозила ему рассказать об их отношениях его жене. Может быть, у нее была связь с каким-нибудь солидным человеком, преуспевающим адвокатом или судьей, который не мог позволить себе скандала и заставил Джилл умолкнуть навсегда. Или нанял кого-нибудь для выполнения этой работы, а Элизабет просто не повезло, что она в этот момент оказалась рядом.
— Что ты думаешь?
— Эта нить никуда не привела, как девяносто других концов, бывших у меня в руках.
— У Джилл были романтические отношения с этим студентам, который рассказал о ней?
— Думаю, ему хотелось, чтобы она была к нему неравнодушна, — ответила Эбби. — Но на самом деле — нет. Таких отношений не было. Я почти уверена, что именно поэтому у него возникли подобные подозрения. Он был самонадеян и считал единственной причиной, помешавшей Джилл поддаться его обаянию, существование соперника, тайного любовника, возможно, о котором никто не знал.
— Этот студент рассматривался как подозреваемый убийца?
— Нет. Во время убийства его не было в городе, и это установлено вне всяких сомнений.
— Ты беседовала с кем-нибудь из адвокатов фирмы, где работала Джилл?
— Да, но мало чего добилась, — ответила Эбби. — Ты же знаешь этих адвокатов. Во всяком случае, она работала всего несколько месяцев. Не думаю, чтобы коллеги по работе знали ее достаточно хорошо.
— Не похоже, чтобы Джилл была экстравертом, — заметила я.
— Ее описывают как приятную, умную, но замкнутую в себе.
— А Элизабет?
— Как более открытую, — сказала
Блеск газовых фонарей отодвинул сумрак от тротуаров, когда мы шли к стоянке машин на Торговой площади. Плотные облака закрывали луну, и влажный, холодный ветер пронизывал до костей.
— Интересно, чем бы теперь занимались эти пары, будь они живы, какие бы изменения произошли в их жизнях? — проговорила Эбби, уткнув подбородок в воротник и засунув руки в карманы.
— Что, как ты думаешь, делала бы Хенна? — осторожно спросила я ее о сестре.
— Вероятно, она все еще жила бы в Ричмонде. Думаю, мы обе жили бы там.
— Жалеешь, что ты уехала?
— Бывают дни, когда жалею обо всем. С тех пор как не стало Хенны, чувствую себя так, словно у меня нет никакого выбора, ничего не могу делать, как хочу. Будто я живу под гнетом не зависящих от меня обстоятельств.
— У меня другое впечатление. Ты решила работать в «Пост», переехала в федеральный округ Колумбия. Теперь решила написать книгу.
— Мои действия были такими же вынужденными, как и решение Пэт Харви провести пресс-конференцию и предпринять все те шаги, которые ей дорого обошлись, — сказала она.
— Да, ей пришлось делать выбор.
— Когда переживаешь нечто подобное, не осознаешь, что делаешь, если даже считаешь, будто понимаешь происходящее, — продолжала Эбби. — Никто не поймет, что это такое, пока сам не переживет нечто подобное. Чувствуешь себя в изоляции. Например, выходишь куда-нибудь, а люди стараются избегать тебя, опасаются встречаться с тобой взглядом и разговаривать, потому что они не знают, что сказать. Завидев тебя, они шепчутся друг с другом: «Видишь ее, вон там. Ее сестру убили». Или: «Вон Пэт Харви, это ее дочь…» Ощущаешь себя так, будто живешь в пещере, боишься остаться одна, боишься быть с другими, боишься идти спать, боишься просыпаться по утрам, потому что вместе с рассветом возвращается ужас. Мчишься, как черт, изматываешь себя. Оглядываясь назад, вижу: почти все, что я сделала после смерти Хенны, наполовину безумно.
— Мне кажется, ты держалась и действовала исключительно хорошо, — искренне сказала я.
— Тебе неизвестно, что я делала. Какие ошибки совершила.
— Садись, я довезу тебя до твоей машины, — предложила я, поскольку мы дошли до Торговой площади.
Доставая ключи, я услышала, как на темном участке стоянки заработал двигатель. Мы уже расположились внутри моего «мерседеса», закрыв дверцы, подняв стекла, и пристегнули ремни, когда рядом с нами остановился «линкольн» и окно водителя опустилось вниз.
Я приоткрыла окно своей машины настолько, чтобы расслышать, что хотел сидевший за рулем мужчина. Он был молод, чисто выбрит, одной рукой пытался удержать карту.
— Прошу прощения, — обезоруживающе улыбнулся он. — Скажите, как отсюда добраться до Шестьдесят четвертой Восточной?
Я почувствовала, как напряглась Эбби, пока я объясняла ему, как проехать.
— Посмотри номер его машины, — торопливо сказала она, когда он тронулся с места. Сама же она полезла в сумочку за ручкой и блокнотом.