Все, что получает победитель

Симонова Дарья Всеволодовна

– Мишк, пойми, у этого юного Ростроповича психотип комбинированный. Шизоидность поверхностная, осложненно-смягченная, а, по сути, он холеричный астеник. И терапия должна обязательно это учитывать. У него в нейронах должен произойти перещелк тумблера. После чего он поймет, что планета переполнена мириадами других сисястых дур. Твоя задача – этот перещелк ему устроить. Андестенд? Действуй осторожно, но напористо.

Ничего не получалось. Очень долго. Но Миша не сдавался. Он нянькался со своим первым пациентом честно и самозабвенно. Именно с ним он понял свое призвание – тогда еще специализация «суицидолог» была в диковинку. Леву давно выписали из психбольницы, а он продолжал пребывать в черной меланхолии, и не за горами был рецидив, и никакого волшебного перещелка. Миша начал сомневаться и в Петровиче, и тем более в своей незрелой компетенции, хотя он уже докопался до самых глубин Левиной натуры. Уже тогда он понял темную

роль Марты. С самого детства она загоняла младшего братца в незавидную роль истеричного ботаника. Дар, талант – это ведь открытая рана: братьям-сестрам вечно кажется, что за эту привилегию любят больше… и они с упоением гнобят одаренных. «Зона» начинается в семье.

Айзенштат терпеливо разматывал этот клубок, пытаясь разбудить в Леве естественную сопротивляемость, подпитываемую здоровым уровнем тестостерона. Но психотерапия давала крайне неустойчивый результат. Ни на каких «сисястых дур» Брахман смотреть не желал. Надежда вышибить клин клином иссякала. И тут доктор вместе с пациентом попал в историю.

– Я, молодой ретивый дурак, решил водить Леву на вечерние прогулки в парк культуры. С целью знакомств, разумеется. Как говорится, не догоним – хоть согреемся. Уговорил его отрастить бороду – чтобы хоть какие-то зачатки брутальности проклюнулись. Бороденка у него полезла рыжая, и я придумал ему прозвище – Шкипер. Для нетребовательных барышень сойдет, думаю… Но напоролись мы однажды не на барышень, а на шпану приблатненную. И так как с нас было взять нечего, а бойцы из нас тоже не выдающиеся, мягко говоря, – Миша закашлялся от смеха и дыма, – я и брякнул, что мы музыканты и можем им «Мурку» сбацать. Они и взяли нас с собой на блатхату. Идем, как на заклание, и я с ужасом думаю: ну вот что Лева Брахман может знать из блатного репертуара?! Короче говоря, два Шарапова идут в логово Горбатого! А Левка, однако, спокоен. Приходим – там раздолбанное пианино. И вдруг наш хлюпик развернулся во всей своей красе! Чего он им только не играл… Мне-то, конечно, тоже пришлось ему подпевать, но я никак не ожидал, что наш Брахманчик так заправски лабает. И голосище ведь прорезался…

– Это и был долгожданный перещелк? – не выдержала Лера.

– Перещелк случился, когда вся эта шестерня заснула вповалку, а Леву за его заслуги ретиво поимела какая-то пронырливая юная маруха. Я тихо сидел в углу и молился всем святым. Потом добрая девка выпустила нас – в утреннюю росу, и мы, счастливые, оттого что живые, потрусили до дому… И вот с тех пор у Левушки и впрямь началась новая жизнь. Вот и скажи после этого, кто его вылечил – я или его величество Случай?! Хотя Петрович, тертый калач, вкусивший самых непредсказуемых поворотов в лечении своих пациентов, всегда учил, что хороший случай надо заслужить.

– Что же было с Левой дальше? – Леру, конечно, восхитил водоворот судьбы, но ей-то хотелось побольше узнать о Марте.

– Дальше? Хочешь, чтобы я тебе объяснил про наследство семьи Брахман. Хорошо… если поможешь мне сделать отчет!

Лера послушно закивала. Она уже была готова на все, лишь бы удовлетворить любопытство. Результаты совместной работы дяди Миши и провидения были впечатляющими. Львенок Брахман не просто преодолел «ужас пола» – он стал настоящим ходоком. В результате он был женат три раза, и у него… шестеро детей! Кто еще так мощно менял «минус» на «плюс»! И все бы прекрасно, если бы не зловредная сестрица Марта, которая при виде такого бодрого размножения почуяла опасность для своего благосостояния. Папа-магнат, хоть и назначил ее главной по золотым тарелочкам, но все же не собирался оставлять сына и его многочисленных потомков бесприданными. И в семье начал набухать многолетний нарыв скрытого конфликта, в курсе которого оказался и доктор Айзенштат, ведь он наблюдал Леву всю жизнь и стал свидетелем его взлетов и падений – и не только свидетелем, конечно.

– Выходит, Серж не врал мне. Марта могла его использовать как прикрытие для того, чтобы не делиться с братом. Якобы у Сержа больная мать… и прочая ложь, – задумчиво пробормотала Лера. – Слушай, дядя Миша, а ты не мог так хорошо вылечить непредсказуемого Леву, что его тяга к самоубийству с годами преобразовалась в тягу к убийству? И он убил свою сестру Марту – тем более мотив налицо.

Миша мефистофельски расхохотался.

– Да ты просто ученица Фрейда. Не зря твой театрик «Психея» до сих пор дюжит… Видишь ли, дорогая моя Сабина Шпильрейн – надеюсь, ты знаешь, кто это такая! – твое предположение имело бы право на рассмотрение, если бы это убийство случилось много лет назад. Сублимация, конечно, не происходит быстро. Но и на тридцать лет не затягивается. Вот если бы Лева замочил сестрицу в молодые годы, я бы в это поверил. И это был бы и мой грех как профессионала, между прочим! Тогда у него действительно был мотив, если на то пошло. Он был никому неизвестен, пробиваться было тяжело. Лева довольствовался случайными

заработками типа игры по провинциальным домам культуры, в гостиничных холлах и на свадьбах… А семья у него тогда уже появилась. Родился сын. Да, кстати, тут необходимо признать, что именно этот ребенок как раз умудрился попасть в фавор к своей железной тетке Марте. Первенец Левы. Остальные пять – как по заказу, дочки! И именно сын унаследовал музыкальные способности отца. Сыграло ли это обстоятельство свою роль в расположении Марты… не знаю. Кажется, Левка со мной делился, что его семья признавала только его первую жену, а когда он от нее ушел, Марта и родители остались на ее стороне. Так бывает. И в этом-то, наверное, дело… А теперь, когда Лев Львович набрал обороты и даже стал известен, ему совсем ни к чему убивать сестрицу. Он, конечно, не разбогател, но и нищим его не назовешь. Более того, из наших, теперь довольно редких встреч я понял, что с годами он ее понял… и даже стал жалеть! Ведь в его понимании – она несчастная бездетная и даже фригидная женщина. Я пропускал эти характеристики мимо ушей. Ведь мне было важно не то, какова Марта на самом деле, а то, как меняется к ней отношение моего пациента… Который давно превратился в моего друга.

– А он тебе что-нибудь рассказывал о замужестве Марты? О Сергее? – спросила Лера с надеждой.

– Не особо. Он рассказывал только о том, что сестра не получает удовлетворения от интимной жизни и потому меняет мужчин как перчатки. Я не вдавался в подробности. Мне было важно, что Лева теперь смотрит на ситуацию принципиально иначе. Ушел внутренний конфликт, обида… это важно. Вряд ли он действительно был в курсе сексуальных проблем своей сестры. Но ему было легче присвоить ей этот статус. Лучше жалеть, чем ненавидеть. И не только в психиатрической парадигме.

– Мишенька, а если я тебя попрошу позвонить Леве… Может быть, он что-то знает? – Лера задействовала самые жалобные ноты, но она, увы, знала ответ.

– Нет. Я и так слишком много тебе рассказал. Я не буду влезать в эту историю. И тебе настоятельно советую этого не делать. Своему этому Сергею скажи, прямо или косвенно, чтобы он сам разбирался с этой проблемой. Он женился на этой женщине. Что бы он тебе сейчас ни плел, брак – это серьезно. Да, это в большинстве случаев трагедия, но это трагедия на всю жизнь.

Мужская доля

Конечно, он не был пунктуальным. И не было между ними той нити, которая делает ожидание невыносимым. Но когда Шурик даже не предупредил о том, что их встреча отменяется, Дина поняла, что произошло нечто необратимое. На звонки он не отвечал, оставалось только ждать. С некоторых пор она приучила себя к спокойствию в подобных обстоятельствах. Иначе разбилась бы на мелкое драже осколков, как крепкий советский стакан, если с силой швырнуть его о стену. Если не можешь ничего изменить – прими удобную позу и включи энергосберегающий режим. И все же одна предательская мыслишка проделала брешь в ее равновесии. Хорошо, что Шурик ей не сын. Иначе как было бы сейчас… страшно по-настоящему!

Значит, просто за человека страшно быть не может? За того, с которым не состоишь в безусловных биологических или социальных узах, который тебе не муж и не родня, а просто бывший милый друг, и ты от него базисно не зависишь – эмоциональная надстройка не в счет… Мы холодны и далеки друг другу. Именно «далеки друг другу», ошибки согласования тут нет.

А со своим ребенком Дина только что разговаривала. С ним все отлично – переплюнем через левое, но так и есть. Только живет он далеко, за океаном. И скоро у него появится собственное дитя. Дина намеренно не хотела знать пол будущего малыша. Но это… тоже было частью ее жесткого аутотренинга. Чтобы не дать себе раскиснуть и заскучать, и завыть от одиночества. Нельзя! Только если она будет цветущей, энергичной современной бабушкой, ее позовут туда… Не сейчас. – Об этом она и не мечтала. Когда-нибудь. Там, где живет сын, нужно светиться тонусом. Ни о чем не просить и все принимать, словно не очень-то хотелось.

Дина провела бессонную ночь – она и в спокойные дни со сном не дружила. В неотвратимости рассвета ее броня сильно ослабла, и она уже молилась «только бы он был жив». Она простила ему все – и сама себя презирала за то, что прощала так пошло, в момент смертельной паники… В голову лез эпизод из копилки Шуриковых обид на женщин. Как-то, лет десять назад, когда он был совсем бездомным, – а его бездомность имела сравнительную и превосходную степени! – он снял двухкомнатную квартиру и, чтобы разделить бремя оплаты, пригласил компаньонку. Она тоже нуждалась на тот момент в пристанище и благодарно приняла предложение. Тем более квартирка была симпатичная и недорогая. Юго-запад, высокий этаж, вид на главное здание университета, шикарные закаты… Шурик был там счастлив, как он уверял, – ведь ему для счастья шикарного заката достаточно. И минимальных удобств, конечно, – но без излишеств.