Всё, что ты хочешь
Шрифт:
Меня пошатывает. Свинцовая гиря в голове нагревается, плавится.
Я снова открываю глаза и тут же встречаюсь взглядом с девочкой-подростком, лежащей на боку и неторопливо жующей стебелек зеленой травы. Как будто заглянул в пустую человеческую матрицу. Из нее вынули программу, желания, жизнь. Осталась только оболочка. Тело, грязные джинсы, босоножки, клетчатая майка. И глаза – голубые и пустые. Неужели эта симпатичная девочка никому не нужна? Как так вышло, что никто не хочет наполнить ее жизнью снова? Лежит, ждет смерти. Разве она в чем-то виновата? И я тоже, похоже, скоро умру… Неужели я выгляжу так же, как и она? Какой ужасный мир!
Адель говорит:
– Люди умирают не от старости. Они уходят оттого, что у них кончаются желания. Я помню детство: так умирал мой восьмидесятилетний
Она вздыхает:
– Люди умирают не от старости. Они уходят оттого, что у них кончаются желания.
Я отворачиваюсь от забора, смотрю на нее. Что дальше? Адель берет меня за руку и ведет к машине. Она говорит:
– И действительно – разум дан, чтобы обслуживать желания, искать способы все более и более изощренного их удовлетворения, соревнуясь в этом с другими, подобными себе. Вся история человечества до братьев Лемье – это история развития человеческих желаний. Сначала – кров, тепло, еда, секс, продолжение рода. Потом – деньги, товары, власть, войны, государства. Потом – смысл жизни, искупление, религии и инквизиция. Следом – расцвет культуры, искусства, слава и почести художников, философов и ученых. Далее – наука, великие открытия. Революции и войны. Атом и космос. Технологии и компьютеры. Глобализация и интернет. Все – для массового потребления. Есть ли этому насыщение, предел? И к чему дальше устремилось бы человечество, изнеженное в удовлетворении желаний, но все еще неудовлетворенное?
Умная слишком… Я залезаю на заднее сиденье. Поспать бы, отдохнуть…
Свинец медленно вытекает из гири, давит на глазные яблоки – изнутри.
Адель заводит машину, мы снова куда-то едем.
– Братья Лемье устроили все совершенно иначе. Ясно одно: у того, кто ничего не хочет, ум разлагается. Проходит месяц, два, три – и человек превращается в растение. Постепенно его покидают и базовые желания – он полностью теряет интерес к существованию. Наступает момент, когда он перестает заботиться даже о собственном пропитании и умирает, бессловесный и никому не нужный. Все это рассказал мне мой папа, а он очень умный. Эта же участь могла постигнуть и тебя, дорогой незнакомец, если бы эти бесстыдные девицы вытряхнули тебя полностью. Надо признать, они тебя пожалели – по моим наблюдениям, твои базовые желания в порядке, функционируют. Это значит, что я смогу тебе помочь.
Я закрываю глаза.
Она вздыхает.
– И чем-то ты мне так приглянулся, человек без имени, не помнящий ничего? С чего бы это я стала тебя спасать? Именно тебя, а не любого из этих, за окном?
Мне видятся две рыбные котлетки и макароны – на большой тарелке, с кетчупом. Поспать, поесть.
И вынуть бы гирю из головы.
Издалека доносится голос:
– Мой папа очень добрый человек, и богатый – у него много своих собственных желаний. Не то, что у меня. Он не может мне отказать. Я попрошу у него какое-нибудь одно желание – для тебя. Например, такое: разобраться во всем, что происходит в мире, со времен открытия братьев Лемье, и попытаться устроить все по справедливости. Я знаю, у моего отца есть такое, и я очень боюсь за него, как бы он не вступил в конфликт с властями – оно большое и сильное. Когда оно войдет в тебя, то будет требовать ежесекундного наполнения, – я знаю. Ведь это желание будет главным, единственным в тебе! Других-то, кроме базовых, нет! И твой ум будет работать, как проклятый, чтобы найти способы удовлетворить его. И ты не деградируешь, ты будешь развиваться – благодаря ему. И я помогу тебе в его реализации, потому что у меня тоже есть такое желание, и я буду меньше волноваться за отца. Мы все устроим, как надо, только потерпи немного, миленький.
Озеро исчезло. Все иссохло. Темень. Сухая, каменистая земля – со всех сторон. Сквозь трещины сочится расплавленный свинец.
– Мы все устроим, как надо, потерпи немного, миленький. Нужно только успеть сегодня купить папе лекарства.
МОНЕТКА
Мне
Мы с этим парнем смотрим на все сверху. Мы едем вдвоем на кресельном подъемнике, и сердца наши выпрыгивают из груди навстречу вершинам и солнцу, мы молоды и полны энергии и сил. Вот и Бернард – наш тренер. Стоит на старте, в красном комбинезоне, машет нам рукой. Трасса уже расставлена, и подростки, вроде нас, мчатся вниз, по очереди. Красные ворота, потом синие, красные – потом синие, так до самого низа. Пять минут – и ты на финише, если не улетишь в сугроб. Мы слышим скрежет льда под кантами лыж, мы видим, как участник соревнований под номером 12 пугается, чуть раскрывается – и его тут же выбрасывает в сторону, он летит кувырком по склону, вращаются пропеллером палки, отстегиваются лыжи, он, лежа на спине, скользит к обрыву, головой вниз – его ловит защитная сетка. Помощники и врачи тут же бросаются к нему. Мы соревнуемся, как взрослые, и для тех, кто сможет пройти эту непростую трассу, все решат доли секунды.
В команде, которая будет выступать на соревнованиях, осталось одно место, а нас двое – этот парень и я. Мы пройдем эту трассу, и каждый покажет, на что способен, – мы тренировались ради этого дня целый год. Тот, кто покажет лучшее время, будет зачислен к мастерам, тот, кто уступит, – будет завидовать ему и готовиться дальше, весь следующий год.
Мы – на старте. Первым бросается вниз этот парень. Он яростно толкается палками, ныряет под флажки, как мячик, исчезая из виду в ледяной и снежной пыли, он выглядит быстрым, ловким и бесстрашным. Смогу ли я так? Внутри все сжимается, бешено стучит сердце, слабеют, подкашиваются ноги. Смогу ли я так же? Меня вызывают к линии, и секундант кладет мне тяжелую руку на плечо: «Участник готов?». – «Готов!». – «Десять, девять… три, два, один – старт!». Как и положено, я изо всех сил отталкиваюсь палками и прыгаю вниз на слове «три» – так не будет фальстарта. Дальше думать бесполезно: ты летишь вниз, как в восхитительном сне, и все решает твоя подготовка, проведенная в предыдущие месяцы. Между поворотами – вдох, под флажками – выдох. Ноги, руки, тело – они сами делают свое дело, порой меня выносит в сторону так, что я едва успеваю влететь в следующие ворота. Но чувствую и знаю: скорость хорошая, лечу быстро, внизу, на финише, накатываю корпусом – и вот она, заветная черта. Стараюсь отдышаться – объявляют мое время: четыре минуты, пятьдесят две секунды и тридцать сотых, пятый результат.
Парень подкатывает ко мне, улыбаясь, хлопает меня по плечу, обнимает, говорит мне:
– Ты не поверишь, но мы с тобой показали одинаковое время, с точностью до сотых!
Снимаю лыжи, отхожу с ним в сторону. Кто же из нас, если мы равны, будет выступать за команду мастеров? Дыхание еще не успокоилось, а он уже достает монетку и говорит мне:
– Если орел – выиграл ты, решка – я. Идет?
– Идет.
Монетка летит вверх, на мгновение замирает в хрустальной синеве и камнем падает вниз. Решка. Он выиграл, этот парень. Он смотрит на меня как-то странно, непонятно, думает о чем-то быстро, счастливо, беспечно, легко, сплевывает.
Он заявляет весомо:
– Ты пойдешь в команду.
– Почему?
– Потому что я выиграл, и я решаю.
Он говорит мне, сплевывая еще раз:
– Ты пойдешь.
Я счищаю с лыж снег, снимаю перчатки – как будто бы ничего особенного между нами не произошло – и, наблюдая за ним краем глаза, вижу не без удивления, что он, этот парень, сейчас больше счастлив, чем если бы сам был признан мастером.
Более того, он, этот парень, отдавая мне первенство, радуется гораздо больше меня.