Все что угодно
Шрифт:
Утром ничего страшного не произошло. Голова не болела и не кружилась, во рту не сохло, сознание было ясным.
"Что же это со мной приключилось?
– думал он, лежа в постели.
– Сон? Или бред? Или я все-таки был здорово пьян и меня разыграли?"
С улицы в комнату светило яркое зимнее солнце.
"Ну ладно - костюмы, свечи... Все это несложно устроить.
На мгновение стало не по себе - а стоит ли искать, что-то подсказывало, что не нужно бы. Но Сергей отогнал эту мысль.
До Лиговки он добрался на трамвае и вышел как раз на той остановке, где стоял ночью. Он сразу узнал эту остановку - рядом, в сквере, висела афиша кинотеатра, которую он заметил вчера.
Поперечные улицы были теперь другими, не мрачными и вовсе не таинственными, проста унылыми... Не та улица. И эта - тоже... А тут? Разбитые грязные стекла, заколоченные двери, покрытый снегом тротуар. Здесь!
Сергей почти бежал. Прохожие оборачивались и глядели вслед почему-то с осуждением. Два раза он чуть не упал, поскользнувшись, и едва не пробежал мимо двери маленького старинного особняка. Но сердце вдруг ухнуло, поднялось к самому горлу, и он остановился.
Лестница была та же, с широкими ступенями, с причудливыми, в завитушках, перилами. И звонок прозвучал так же - колокольчиком. И так же быстро распахнулась дверь.
Наташа смотрела на него холодно и удивленно из-под тонких, нарисованных бровей. Синий тренировочный костюм был ей мал и вытянулся на коленях пузырями. Розовая косынка плохо прикрывала железные трубки бигуди.
– Вам кого, товарищ?
– спрашивала она уже, наверное, в третий раз, а он стоял перед ней и молчал. Потом очнулся.
– Мне... Аглая Николаевна... дома?
– спросил и даже зажмурился, сейчас она скажет с недоумением "кто?"
Все выглядело так же, как ночью. Те же кресла и столики, и вазы с цветами, и белые шторы на окнах. И хозяйка в глубоком кресле у окна.
– Вам что, голубчик?
– Маленькие глубокие глаза смотрели издалека, сухие скрюченные пальцы теребили полу ветхой, заношенной кофты. И тут же он увидел, что цветы в вазах мертвые, пыльные и сухие. Это были искусственные цветы, те, что продают старухи возле кладбищенских ворот.
Из-под лопнувшей обивки стульев кое-где клоками вылезала серая вата, остатки позолоты тускло поблескивали на спинках кресел, на ножках столиков.
– Как же?.. Что же?..
– повторял он, пятясь к двери.
– Ничего, ничего!
– выдохнула старуха.
– Все верно...
Она встала и выпрямилась, поправила волосы, и голос ее зазвучал властно:
– А теперь ступайте.
– Простите, - сказал он совсем тихо.
Со стариком Сергей столкнулся на лестнице. Задыхаясь, останавливаясь чуть не на каждой ступеньке, "его превосходительство" поднимался, волоча сетку с какими-то кульками. Не было ни фрака, ни звезды, и невозможным казалось даже представить их под поношенным, без цвета, пальто.
– Он был там?
– тихо спросил Сергей.
– Он дал слово, - ответил старик, продолжая подниматься.
...Узкая колея сворачивала по снегу к воротам, и Сергей заглянул во двор. Двор был как двор, самый обыкновенный - бачки для мусора, кривобокая скамейка в углу. А рядом - деревянные ворота-двери чьего-то гаража. Раньше здесь был, наверное, каретный сарай.
И тут в гараже вдруг заржала лошадь. Тоненько и весело, будто смеялась. И вторая ответила ей басом.
Западал снег. Медленно спускался он с неба и покрывал двор, и колею, и скамейку, и его опущенные плечи, и волосы (он так и не надел шапку), и эту странную улицу, где в такую погоду может привидеться все что угодно.