Все, что вы еще не знали о щитовидной железе
Шрифт:
...
Размышлизмы
Меня теперь поместить бы в Музей Человеческой Глупости. Глупость, доведенная до высокой степени, может быть смертельной. Я уже умерла для творческой работы. Осталось быть выдвинутой на Премию Дарвина за удаление из популяции своих плохих генов. А для этого требуется умереть идиотским способом, избавив человечество от своего,
На работе никто не заставлял меня лежать ниже плинтуса. Никто не истязал, не пытал, не требовал облизывать начальство с зубов до трусов или до двенадцатиперстной кишки. Дело было во мне. В моем нетворческом кризисе, неэнергичности, забывчивости. Это где-то бандократией с должностей изгоняются лучшие люди. Им организуются поражения. НО! Мое поражение связано со сбоями в моем мозге! Почему часты сбои?
М-м-м… я теперь не лучшая! Сама даю хамам прицепиться ко мне. ПОДСТАВЛЯЮСЬ ПОД УДАР НЕУВЕРЕННЫМ ПОВЕДЕНИЕМ, своими ошибками.
В последнее время я стала серостью как минимум. Серость же нужна серости, только если она своя. Тогда она никогда не остается без работы. Удобно – куда положил свой серый коврик, там он и лежит. Но не в моем случае. Теперь я банальна, как эхо, неоригинальна и так далее. От эха не жди оригинального звучания!
Ой, и что теперь делать? Одних прочат в главные, а других – в расход. Что мне, стоит начинать кричать «Чума на ваш дом!»? От стресса на работе голова кружилась, меня качало, я была пьяной без алкоголя…
По обыкновению не проронив и слезы, но чувствуя себя ужасно, я была вынуждена отправиться в поликлинику. Возьму больничный лист у невропатолога.
Дураков каких мало у нас много. Тем не менее я никогда к ним не относилась. Значит, буду лечиться. Черт с ней, с работой. Что мне прикажете предпринять с моими ставшими ограниченными возможностями?
Не нужен мне черный пояс по карате в борьбе за лучший кусок на работе. Не буду жить по чужим правилам. Лучше пересмотрю, что в жизни для меня, а что уже не для меня. Кажется, что для меня – это уйти в глухую оборону, залезть в погреб, забаррикадироваться там до тех пор, пока я не вернусь в интеллектуальную норму. На многое можно плевать, но плевать на начальство – значит, плевать против ветра. К боссам надо приспосабливаться, адаптироваться. А у меня теперь не хватает мозгов для приспособления, для спасительного конформизма.
P. S. Тогда я еще не знала – мои интеллектуальные заподлянки идут от щитовидной железы. Очень-очень жаль, что я не ведала – для возвращения в норму мне достаточно элементарного лечения гиотиреоза L-тироксином. В результате я потеряла интересную работу по специальности и большой кусок жизни. Точнее, была несчастной, нетворческой, неуспешной, тогда как все могло быть наоборот.
Невропатолог: камень преткновения № 8
В
Невропатолог показалась мне дамой неопределенного возраста со стервозным, дергающимся выражением лица. Однако она сразу гениально поняла, что почем, умерив мою злость.
– После тридцати все помнят то, что не нужно, но забывают нужное! – очень трогательно утешила меня «нервенный патолог» врач Мадам Дергунчик, выслушав про мою сниженную память и проблемы на работе.
Услышав об объявленном мне служебном несоответствии, доктор мудро парировала:
– Классические аргументы начальства, осуществляющего свои неправомочные и непозволительные действия. Чем же еще, если не ими, новым боссам выживать старых неугодных сотрудников? Руководство умеет словоблудствовать, электричкой толкая перед собой воздух.
Умеет поступать максимально жестко. Руководители специально проходят «жесткие» тренинги, готовы к Переговорам Очень Плохих Парней.
– Неужели? – поразилась я такой осведомленности невролога. Может, она сама попадала под хамство плохих людей, поэтому в ее лице дергунчик?
– Да, а ваш случай – еще пустяки. С иными играют в смертельные игры типа жесткой клеветы. В современных офисах процветает синдром Яго. Помните такого литературного клеветника? Людей иные прощелыги до инсультов доводят, до японского «кароши» – смерти от переутомления на работе. Причем преследуют коллег и из-за выгод, без которых можно и обойтись. Многие НЕ ОТДЕЛЯЮТ ЛЮДЕЙ ОТ ПРОБЛЕМ, – бодрым голосом оценила Дергунчик мрачную ситуацию, одновременно постукивая по мне молоточком, покалывая иголочкой.
– Чувствительность у вас сохранена, – еще оптимистичнее отметила доктор. – Правда, коленные и ахилловы рефлексы почему-то резко снижены, – удивилась она. – Впрочем, такое бывает и у здоровых иногда…
Все же признать меня неврологически здоровой она не решилась. Особенно когда подметила, что у меня скандированная речь. Я и сама замечала, что стала медленнее говорить. Язык как бы плохо слушался. Периодически стала объясняться слогами, будто лозунги скандировала. Раньше-то я была способна на сто слов в минуту. Трещала со скоростью пулемета. Мела обо всем как электровеник.
Действительно, у меня что-то с головой – энцефалопатия. Так подытожила доктор Дергунчик. Значит, жизнь экзаменовала, и первыми сдали мои нервы.
Кстати, врач оказалась вовсе не стервозой, а очень-очень человечной. Да мы сами, злобные нервнобольные, наверное, ее всю издергали. В заключение доктор произнесла тепло и сочувственно:
– Вы еще очень молоды для нашего стандартного диагноза – дисциркуляторной энцефалопатии. Видно, у вас многовато стрессов. Все болезни от нервов, от вегетативных нервов…