Все дальше и дальше
Шрифт:
Но сегодня вечером, когда она нарядилась, чтобы пойти на вечеринку, что он сказал? При мысли об этом Крис поморщился.
«Господи, ты же не собираешься в этом пойти в гости? Что у вас там, сборище проституток на пенсии? И что ты сделала со своими волосами?»
Крис измученно простонал и закрыл лицо руками. Что он натворил? И, раз уж на то пошло, что сейчас вытворяет Сара? Она должна понимать, что ему не наплевать на нее: в конце концов, он сам поменял лампочки на лестничной площадке, потому что она боялась высоты, он
— Сам подумай, — твердил голосок у него в голове, — разве не этим измеряется настоящая любовь? Каждодневные, практические, серьезные поступки, которые мы совершаем для любимых. Вещи, которые можно сосчитать и измерить. Этого должно быть достаточно… — Еще до того, как внутренний голос закончил фразу, Крис понял, что этого недостаточно.
Он прикасался к ней лишь тогда, когда был уверен на девяносто процентов, что у них будет секс. Он думал, что она домашняя, ручная и… и… Крис не мог заставить себя осознать это. Слова сами вырвались изо рта: «…Моя. Я был так уверен, что Сара принадлежит мне».
И вот она уехала в развратном черном платье для Коктейля, и если она сбежит с каким-нибудь заботливым, внимательным и романтичным красавчиком, бога ради, разве можно ее в этом винить?
Крис горел от стыда, признав свое равнодушие к жене, но внутренний неандертальский голос проревел в его защиту: «Можно! Она должна на тебя молиться: ты ее не бьешь, разрешаешь водить машину. Боже правый, ты даже позволяешь ей работать…»
Крис простонал и взмолился, чтобы Сара поскорее вернулась домой.
Террасу «Фруктовых садов» овевал легкий ветерок. Сад простирался вдаль, к маленькой журчащей реке. Близился вечер, воздух наполнился ароматом желтофиоли, жимолости и английской розы. Вдалеке звенели колокола бартонской церкви, возвещая окончание дня, и мягкие золотистые сумерки опускались на землю. Мак отыскал столик в тени, с подветренной стороны. Из дома доносились звуки оркестра: печальная, плавная, глубоко трогательная джазовая мелодия.
— Значит, вы работаете с детьми. Преподаете?
Сара подскочила. В глубине души она все еще надеялась, что это сон, но одновременно наслаждалась окружающей красотой, легким трепетом и озорством от разливающегося по венам вина.
— О, извините. Я засмотрелась. — Она подняла руки, пытаясь описать свои ощущения.
Он улыбнулся ленивой, поддразнивающей, мягкой улыбкой. Интересно, каково просыпаться утром и видеть рядом его лицо? Призрачная мысль исчезла, и она залилась пунцовой краской. Запретила себе шальные мысли и взяла себя в руки.
— Я ассистент по работе в классе, — живо ответила она и резко выпрямилась. — Это то же самое, что и учитель, только меньше нервотрепки. Занимаюсь оформлением и дизайном, составляю программу занятий. Организую
Он кивал и наклонял голову, будто боялся пропустить хоть одно слово.
— Значит, в вас погибает разочарованный художник?
Она глотнула вина.
— Возможно. Я рано вышла замуж. Хотела пойти в художественный колледж, но… — Она пожала плечами. — Так и не удалось. К тому же, в юном возрасте я не знала, в чем мое призвание. Какой смысл размышлять о том, что могло бы произойти?
Мак подлил ей вина.
— Бросьте. У вас еще куча времени. Я только в прошлом году получил диплом.
— Да, но вы молоды. А у меня трое детей, дом, муж и сороковой юбилей не за горами… — Вдруг она осеклась, испугавшись, что нагонит на него смертельную скуку.
— Не так уж я и молод, — ответил Мак, — в ноябре будет тридцать. Если есть желание, можно сделать все, что угодно. Все, что только можно вообразить…
Он говорил, и в его глазах играли искорки, а уголки губ поднимались наверх, и, даже когда он не улыбался, было такое впечатление, будто он вот-вот засмеется.
— Вам нужно попробовать. Серьезно.
Она потягивала вино: кристально прозрачное и холодное, как лед. Павлин на лужайке молчаливо распустил хвост, его оперение переливалось бензиновыми разводами в лучах солнца. Глядя, как птица гордо расхаживает среди горшков с пышными ползучими растениями, она вдруг осознала, что Мак прав: возможно все, нужно лишь набраться храбрости и попробовать.
Мак коснулся ее руки: от его прикосновения по телу пробежала дрожь.
— Я припрятал лучшего лобстера. Может, разделим его и выпьем за прекрасное будущее, что скажете?
Сара протянула бокал.
— Вы прочитали мои мысли. Замечательно. Я никогда в жизни не ела лобстера.
Мак улыбнулся.
— Все в жизни бывает в первый раз.
— Может, я помогу? Я могла бы принести тарелки… — произнесла она вслед его удаляющейся фигуре, понимая, что говорит, как суетящаяся мамаша.
Он обернулся, салютуя ей пустыми бокалами.
— Сидите там и оставайтесь такой же прекрасной, — промурлыкал он. Она вспыхнула и задумалась: как ему удалось произнести столь идиотскую фразу и не показаться слащавым?
— Господи, это божественно, — чуть позже хихикала она с набитым ртом. По подбородку стекал ручеек сока лобстера.
Мак протянул ей салфетку.
— Бессовестное свинство. Вот. — Он промокнул ее подбородок. Жест был столь интимным, что Сара покраснела до ушей. В ее голове вспыхивали тревожные предупреждающие огоньки.
— Я замужем, — негодующе выпалила она, отодвигаясь от него.
Он засмеялся и подлил ей вина.
— Ради бога, мы всего лишь едим лобстера.