Все десять пальцев
Шрифт:
Внезапно пальцы вышли из нее.
– Эй!.. – запротестовала Юкки. В ответ на это Кирюха звонко ударил ее по щеке ладонью. Девушка взвизгнула, больше от неожиданности, чем от боли.
– Это чтобы тебе жизнь медом не казалась, – усмехнулся он.
Бил поочередно правой и левой рукой:
– Хочешь, чтобы тебя хотели, дрянь?
Пощечина. Взвизг.
– Любишь, чтобы парни тебя умоляли, дрянь?
Пощечина. Вскрик.
– Нравится, когда к тебе пристают, дрянь?
Пощечина. Вопль.
– Ори сколько хочешь. В коридоре не слышно.
Пощечина.
– Прошмандовка!
Пощечина. Плач вперемешку с безумным хохотом.
– На балконе с наркоманом сношаешься? – Кирюха стаскивал с себя брюки. – С уродом, у которого еле-еле стоит? Дрянь! Ты забудешь всех своих наркоманов раз и навсегда! Я тебе покажу, как трахаются берсерки!
Он схватил Юкки за ножки, рывком раздернул их в стороны до отказа, будто жареную курицу пополам разломил.
Воткнулся. Задвигался.
Привязанная к батарее Юкки ездила по полу взад-вперед, шурша спиной о картон, стукалась макушкой о стену, обливалась слезами и смеялась, как сумасшедшая.
– ...Думаешь, это все? – зло спросил Кирюха, отдуваясь после первого оргазма. – Ты меня еще не знаешь... Ты у меня посинеешь!
Мучил долго. Мастерски доводил до умопомрачения, снова и снова заставлял плакать и бешено хохотать, унижаться, просить прощения, бил, ласкал, переворачивал, катал по полу, как кот пойманную мышь...
Юкки проснулась очень рано – за окном еще не рассвело. Проснулась потому, что приказала себе проснуться.
Ныли распухшие от поцелуев губы, исцарапанные щетиной и избитые стальными ладонями щеки, синяки на руках и ногах, следы от лямки на запястьях. Потянулась – заплакало все тело. Она глубоко вздохнула, затаила дыхание и потянулась еще раз, наслаждаясь сладостной болью.
Кирюха спал рядом на собственной одежде. Юкки неосязаемо поцеловала его в переносицу.
Самым трудным было встать. Она перекатилась на живот, уперлась руками в пол, приподнялась на четвереньки, выпрямилась, встала с колен – ножки при этом чуть не подломились. Подобрала халат, накинула. Босиком вышла из каморки.
Прошагала через пустой актовый зал, который показался ей бесконечно огромным, подошла к двери. Прислушалась: снаружи тишина.
Вынула из кармана халата изогнутый гвоздик. Отперла дверь. Выглянула.
На цыпочках побежала по безлюдному коридору, подпрыгивая, будто мышь-воровка. Выскочила на лестницу, побежала вниз по ступенькам – холодный бетон ожег ей ступни, заставив окончательно проснуться.
Добравшись до пятого этажа остановилась, услышав шаги.
Навстречу ей поднимался охранник – сонный и злой, как медведь-шатун. Выполняя приказ коменданта, он всю ночь бродил по общаге. Заходил без стука в комнаты, из которых доносились какие-то звуки. Присматривался к тем, кто выходил покурить на балкон. Время от времени заглядывал в туалеты. Поначалу эта игра в охотника его забавляла, но к четырем утра, когда вся общага погрузилась в сон, он уже еле плел ногами.
«Последний раз вверх-вниз – и на боковую», –
На площадке каждого этажа он останавливался и выглядывал в коридор: четвертый этаж – пусто... пятый – пусто... шестой – пусто...
Спрятавшись в туалете, Юкки слушала, как становятся тише удары ботинок о ступени.
Через двадцать минут она вернулась в каморку. Целовала Кирюху до тех пор, пока ему не стало трудно дышать. Тогда он проснулся.
– Вставать пора, мой сладкий, – нежно прошептала она.
– А?.. Сколько времени?
За окном потихоньку брезжил рассвет. Кирюха уже мог разглядеть лицо своей подружки.
– Не важно, сладкий. Отсюда надо уходить, пока все спят. Одевайся.
– Угу...
Пока он, сидя на полу, вертел в руках брюки и не мог сообразить, с какой стороны их надевать, Юкки стояла рядом с покорностью рабыни на лице.
Кирюха бросил на нее мутный взгляд:
– Как самочувствие?..
– А как бы ТЫ себя чувствовал после камнедробильной машины? – улыбнулась она. – Ты меня чуть не искалечил!
– Я боец, запомни это. Со мной нельзя поступать так, как ты поступила.
– Больше не буду, – пообещала она, сделав лисью мордочку.
Ему наконец удалось застегнуть брюки. Кирюха отыскал недопитую бутылку с лимонадом, сделал добрый глоток и только сейчас заметил пачку денег, валявшуюся на полу прямо перед ним.
Нерешительно протянул руку, поднял: так и есть, толстая пачка сторублевых купюр, перетянутая резиночкой.
– Что это?
– Денежки, – с готовностью сообщила Юкки.
– Какие? Отк-куда? – от неожиданности Кирюха заикнулся.
– Мои личные.
– Ты сказала, у тебя нет денег!
– Мало ли, что я сказала! Мама моя, нашел кого слушать! Я не нищая, мой сладкий. Мои денежки со мной, только припрятаны в надежном месте. Здесь очень небольшая часть – тысяч двадцать, что ли...
«Совсем как кошка, которая из любви к хозяину приносит ему в кровать мертвую крысу», – подумал Кирюха.
– Это хорошо, кисуня... Но зачем сразу так много?..
– Как – зачем? Тебе же нужно меня кормить, поить, развлекать?
– А что, я тебя мало развлек?
– Да-а-а уж... – протянула Юкки. – Как жива осталась – сама не понимаю... – она схватила руку Кирюхи, лизнула ее и сказала: – Спасибо.
Одевшись, он спрятал пачку денег у себя на животе. До половины воткнул ее в брюки, сверху накрыл футболкой:
– Пойдем отсюда.
Спустились на пятый этаж. Пока шли, Кирюха говорил:
– В актовом зале тебе оставаться нельзя – в течение дня, по крайней мере. В комнате спрятать тебя я пока не могу – сегодня будет грандиозный обыск. Выход только один. На нашем этаже есть мужской туалет. Увидишь там пять кабинок. Четыре из них – самые обычные, пятая заперта, к ней замок подвесной присобачен. В этой кабинке швабры всякие лежат, ведра. Ее техничка отпирает раз в сутки, в самом конце дня. Пролезешь туда через верх и будешь сидеть, пока я за тобой не вернусь.