Все детали этого путешествия
Шрифт:
«Господи Иисусе Христе! Если можно, дай этому человеку, Платону, избавление от мук. Дай мне сил помочь ему во имя Твое...»
И хотя я молился про себя, стонущий больной вдруг явственно произнёс:
— Сначала надо читать «Отче наш».
Стараясь не выдать своего изумления, я послушно, теперь уже вслух, прочёл «Отче наш».
Давно не стриженные седые волосы крутыми завитками покрывали потный лоб больного. Я поднялся, отёр краем простыни лоб и лицо Платона Христофоровича, сотворил крестное знамение, простёр руки над его телом.
Минут через пятнадцать стоны как обрезало. Но я продолжал делать пасы от головы к ногам, промывать энергией бессильное тело.
— Хорошо. Не болит, — сказал больной. — Пусть мои едут к себе. Сутками дежурят. С ног сбились. Теперь усну. И они пусть отдыхают.
Я вышел в коридор, передал жене и дочери пожелание Платона Христофоровича. И снова вернулся в палату.
— Не смотрите так скорбно, — произнёс больной. На лице его проступила слабая улыбка. — Благодарствую. Завидуйте мне! Ухожу в руки Бога Живого...
И в этот момент я увидел, что лицо Платона Христофоровича светится. Отблеск золотистого света лежал и на подушке вокруг головы. Глаза его закрылись.
Я перекрестился. Тихо покинул палату.
Шел по городу, не разбирая дороги. Очнулся, только когда показалась набережная, гостиница «Абхазия».
«Что же это за грозная сила выкинула меня обратно из Каштака в город? — думал я, замерев на углу улицы. — Все так удачно складывалось. Был почти у цели. А ведь интуиция с самого начала подсказывала: не надо искать канистру Семенова. Не надо. Так что же отбросило, вернуло назад, на то же место, откуда поехал? Цепь случайностей?»
И хотя я уже давно понимал, что никаких случайностей нет, косное сознание сопротивлялось очевидности.
Чуть поодаль у лотка толпились люди. Продавали ярко-оранжевые апельсины. Продавец набирал их в пластмассовую миску из картонного ящика с наклейкой, на которой был виден профиль Нефертити и надпись «Egypt»...
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
За силуэтами пальм обозначалась красноватая линия восхода. Из-за неё высунулся слепящий диск солнца. С непостижимой лёгкостью и быстротой он оторвался от горизонта.
Поезд подходил к столице.
Начинался первый день нового года и последний моего пребывания в Египте.
Я поймал себя на том, что уже думаю о Москве — через сутки можно будет позвонить редактору, узнать о судьбе рукописи.
Тогда, одиннадцать лет назад, вернувшись после поездки на Кавказ, даже не заехал домой, пересел в электричку. Мчался к своему духовному отцу, переполненный всем, что произошло за время этой командировки.
Батюшка принял меня в церковном домике при храме. За окном тесного кабинетика шёл дождь.
Я говорил волнуясь, перебивал сам себя. Внимательные глаза священника излучали спокойствие и любовь.
— Вы накануне дела чрезвычайной важности, — сказал священник. — Нужно написать книгу о том, как вы стали
— Но кто это напечатает? Нет никаких надежд. Никаких...
— А это уж не ваше дело. Ваше — написать. И я благословляю вас! — Священник встал, перекрестил меня, обнял. — Божий Промысл неведом ни мне, ни вам. Всё может измениться. Я уверен, ваш опыт необходим каждому и в нашей стране, и за рубежом. Подумайте сами — случайно ли вы писатель, случайно ли то, что с вами происходит?
С тех пор во мне словно были заведены часы, начавшие некий отсчет...
Но сначала нужно было написать очерк о лесах. Я долго бился над ним, пока не сдал в редакцию. Потом работал над статьёй о Кавкайкине, о его домах-дирижаблях. Пристроил её в научно-популярный журнал. С трудом вырвал обещание дирекции Союзгосцирка забрать медвежонка у пограничников. И лишь рассчитавшись с долгами, получил возможность переключиться на главное.
...Вселённый все в тот же 804-й номер отеля «Фараоны», я опять стоял на балконе, снова видел перед собой утро Каира. Но сейчас я уже не был безмятежным созерцателем. Проходило расслабление, мобилизующий отсчёт особого, отпущенного только мне, Артуру, времени ощущался тем сильнее, чем меньше часов оставалось до возвращения в Москву.
В дверь номера кто-то стучал. Это была переводчица Нина.
— Вы один? А где напарник?
— Очевидно, ещё завтракает.
— Как съездили? Довольны? — Нина вынула из сумочки конверт. — С трудом удалось реализовать. Тут пятьдесят пять фунтов. Поверьте, это максимальная цена. Сигары вообще никто не хотел покупать.
— Очень благодарен.
— В другой раз везите икру.
— Навряд ли другой раз будет. Спасибо.
Я выпроводил её, пересчитал деньги. Сегодняшнее утро было отведено на посещение магазинов. Выпадал последний шанс купить туфли для Анны. А может быть, и термос.
Я уже не робел оказаться на улице иностранного города, не зная языка. Едва вышел из отеля с намерением найти ближайший обувной магазин, как увидел старичков — специалистов по романской литературе и Изольду Егорову. Они остановили такси, яростно торговались с водителем.
— Не хотите составить нам компанию? Едем на знаменитый каирский базар? — Немедленно накинулась вся троица на меня. — Шофер требует восемь фунтов. Получится всего по два фунта на каждого.
— Поехали. — Я сел рядом с водителем. По дороге кто-то несколько раз дотрагивался сзади до плеча.
— Это я — Эдуард Сергеевич, — робко сказал старичок. — Вы не забыли о своём обещании?
— Каком?
— Ну, насчёт камня. Может быть, сразу запишу ваш московский телефон? А то в суете забудем, последний день...