Все детали этого путешествия
Шрифт:
Ночью проснулся от яростного треска. Треск раздавался над самым ухом.
Вскочил, зажёг свет. Из лежащего на круглом столике целлофанового пакета с грушами прыснули на пол огромные чёрные крысы. Одна из них заметалась по паркету. Пришлось запустить в неё ботинком.
«Еще одна деталь этого путешествия», — подумал я. Все груши были покусаны, пакет разодран.
Вынес остатки в коридор и решил попробовать уснуть, не выключая электричества.
«Интересное дело, — думал я, снова улёгшись и запрокинув руки за голову. — Поселяют в номер, забронированный
Утром, проснувшись, я получил такое доказательство неслучайности всего происходящего, что замер, онемел.
Передо мною за стеклом балконной двери в голубом небе висел крест!
В первую секунду я решил, что это сон, что мне кажется. Однако крест продолжал неподвижно стоять в воздухе.
Рывком поднялся, кинулся к двери, распахнул её, вышел на балкон. И перевёл дыхание.
В море против гостиницы стоял на якоре пассажирский дизель-электроход. Верхний конец мачты, увиденный с постели, был явным, уже кричащим знаком, безусловно связанным с моим намерением завтра же приступить к исполнению поручения Йовайши.
Я ещё не знал, что через одиннадцать лет именно крест-брелок к ключу ляжет в ладонь в самом начале путешествия по Египту...
Так или иначе нужно было довести дело до конца. Уже невозможно было, находясь здесь, отступиться.
Робость охватила меня. Я понял, что в одиночку просто боюсь ехать на Каштак отыскивать закопанный клад алхимика, и тут мне пришло в голову узнать через справочную телефон «Геологоразведки», попробовать найти тех приятелей, которые несколько лет назад показывали загадочную штольню на высоте 2400 метров.
Неожиданно быстро дозвонился. Нукзар, не расспрашивая ни о чём, сказал, что с удовольствием повидается, составит компанию, тем более что завтра суббота, нерабочий день. Я положил трубку, оделся, сошёл в вестибюль.
До условленной встречи с Гогуа оставалось полчаса. Вышел на улицу, прошёл по мосткам над разрытой траншеей, собираясь успеть позавтракать в соседней столовой, когда кто-то окликнул:
— Артур! Я тебя помню! Зазнался? Не узнаешь? — Обросший щетиной чистильщик в круглой кепке призывно махал рукой.
— Вано?! Хоть ты один в этом городе меня помнишь! — Я подошёл к его будочке на углу.
— Давай обувку тебе почищу!
Я сидел в расшатанном кресле, Вано энергично махал щётками по ботинкам и рассказывал о городских новостях.
— Помнишь, клумба здесь была? Большая цветочная клумба-календарь, каждое утро цветами число выкладывали. Так вот, под ней жил царь крыс со своими подданными. Когда ремонт начался, когда стали здесь копать, трубы прокладывать, землю туда-сюда бульдозером двигать, крысы вышли из-под земли. Тысячи крыс! Из-под клумбы, из подвалов гостиницы. Это утром было, сам видел. Все они во главе с царём пошли вон туда, в соседнюю гостиницу «Рица». Царь седой, крупный, а за ним поток, тысячи тысяч! Движение
— Не все.
— Может, не все, — согласился Вано, откладывая щётки. — Как думаешь, у них разум есть? Представляешь, под клумбой, под невинными цветочками у них был целый город, много этажей с подземными ходами...
Расплатившись с чистильщиком, я увидел остановившуюся поодаль «Волгу», из которой вышел Гогуа.
Так и не позавтракав, выехал в леспромхозы.
История, рассказанная Вано, воскресила чувство омерзения. Хруст целлофанового пакета, ночное пиршество этих тварей, которые теперь, видимо, совершали свои набеги из «Рицы»... «Косная, тёмная сила бытия, — думал я, сидя на заднем сиденье машины. — Что ты мне хочешь сообщить, на что намекаешь?»
Вспомнилось, как однажды был приглашён в ресторан той же «Рицы» на банкет, организованный по случаю возвращения из зарубежных гастролей молодёжного танцевального ансамбля Абхазии. Стройные красавцы в черкесках лихо отплясывали между накрытых столов. Особенно хорош был один, ухитрившийся танцевать с бокалом вина на ладони и не проливший ни капли. Навсегда запомнилось его имя — Зураб, его породистое, хрящеватое лицо с тонкими усиками. А через месяц весь город был потрясён известием, что все танцоры арестованы. Они знакомились с приезжающими курортницами, увозили их показать горы. Там насиловали, грабили и убивали.
Узнав об этом, я содрогнулся. Весь тот вечер сидел рядом с выродками, чокался с ними... Было точно такое же чувство омерзения, как ночью при виде застигнутых врасплох крыс.
«Зачем эти крысы напомнили о Зурабе? Простая цепь ассоциаций? Нет, чтобы помнил о все том же тревожном потоке тёмного, страшного бытия, текущего под внешне приглаженной, ухоженной, как цветочная клумба, действительностью».
Через одиннадцать лет судьба вновь показала мне в высшей степени благополучного Зураба в аэропорту Шереметьево-II.
Под покровом цивилизации люди в массе своей несут в себе зверское начало. Несмотря на все ухищрения психологов, политиков, моралистов, количество преступлений в стране, на земном шаре растёт. Видимо, что-то в корне неверное, ошибочное кроется в устремлениях мира, в самых его основах.
Можно было отчаяться от этих мыслей. И я был рад хоть на время уйти от них, переключиться.
Вместе с Гогуа и лесниками ходил по делянкам, обозревал в бинокль горные склоны и опять повсюду видел страшные незаживающие раны на теле земли.
Убийство людей, убийство природы — все это было наглядным выражением того же крысиного начала...
В сущности, командировка была закончена. Вечером мы возвращались в Сухуми. По дороге заехали в кассы «Аэрофлота». Я купил билет до Москвы. Оставался последний день, день поездки на Каштак.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Нужно было встать к семи тридцати, чтобы успеть позавтракать в ресторане. Предстояла далёкая поездка в Карнакский храм, посвящённый богу Амону.