Все девушки любят бриллианты
Шрифт:
Пока им везло – их не вычислили. Но Мелешин все талдычил: «Срисует!» Пришлось рявкнуть: «Заткни пасть, падла!..»
Девица не спеша шла по улице, то и дело поднося к лицу правую руку. «Чего она – от мужиков закрывается?» – проворчал Рустам.
– У нее в руке зеркало, – объяснил Мелешин.
– Во, блин! – почти восхитился Рустам.
«Автобус подходит», – увидела в зеркальце Таня. Она все рассчитала точно. Как раз в 9.22 она окажется на остановке.
– Такси! – рявкнул Мелешин.
Рустам послушно замахал рукой. Машина остановилась сразу же. Они ее не упустили.
…Таня, стоя на задней площадке,
От усталости, от беспокойства за Таню у Ходасевича ночью прихватило сердце. За грудиной болело нестерпимо. Будто туда, внутрь, горчичник положили. Жгло, ох как жгло!
«Скорую» Валера вызывать не стал. Он не любил врачей и боялся их. Доковылял до аптечки. Сунул под язык таблетку нитроглицерина.
Через пару минут полегчало. Валера напился валерьянки, корвалола… Меры в леченье он не знал и накапал себе капель по пятьдесят и того и другого средства. Потом выпил растворимого кофе, выкурил три сигареты и снова улегся.
Боль вроде не возвращалась. Уже светало, и под окном вовсю распевали птицы.
Он опять проспал, и опять его разбудил телефонный звонок.
Это был Гаранян.
– Я готов тебе отдать тот должок, – сказал он. Опять маскировался, говорил экивоками.
– Когда? – просипел Ходасевич.
– Приезжай домой в то же время.
Валера сделал подобие зарядки, порасставляв перед зеркалом руки. Поплелся в душ.
Надо тащиться на рынок, а перед тем – в сберкассу. Наличные опять иссякли.
Знал бы он, сколь ценные сведения для его домашнего следствия собирается передать ему Гаранян, он бы не бутылку армянского коньяка привез ему, а по меньшей мере ящик.
Или чемодан.
Да, они ее обложили! Где только прятались, если она их заметила только сейчас? Нет, ехать на поиски месье Фрайбурга пока никак нельзя. Она весь день бродила по восхитительному летнему Парижу. Побывала в Музее д'Орсе. Долго ходила по залам, подолгу задерживаясь перед Ван Гогом, Сезанном, Матиссом. С тайным злорадством думала, что ее преследователям сейчас невесело, живописью они вряд ли интересуются. Потом перешла через Сену по мосту Искусств, прошлась по улице Риволи и дошла пешком аж до Елисейских Полей. По пути заглядывала в магазины, подыскивая себе какое-нибудь истинно парижское платье. Но все, что ей по-настоящему нравилось, стоило запредельных денег. Небольшой кусочек тряпочки от Донны Каран тянул на полторы тысячи долларов. Не дешевле стоило и «маленькое платье» от Максмара. Таня в который раз грустно подумала: «Эх, не упустила бы я сокровища!..»
На Елисейских Полях она обнаружила, что подошло время обедать. Татьяна внимательно изучила вывешенные на улице меню. Названия блюд звучали весьма аппетитно, но цены были явно не рассчитаны на ее скромные средства. Теоретически она, конечно, может пообедать хоть в «Генрихе Четвертом», но с такими запросами деньги у нее быстро кончатся, и ей придется вернуться домой. Вернуться ни с чем. Татьяна свернула с шикарных Елисейских Полей и нашла ресторан попроще.
В небольшом домашнем кафе «Chez Jaque» [8] царило
8
«У Жака» (франц.).
– Мадемуазель, – горячо обратился он к ней, – только не говорите мне, что вы нас не спасете!
Таня немного опешила от такого приема. Они что тут, все с ума посходили? Но лицо метрдотеля излучало такое комически-трагедийное отчаяние, что и Таня не смогла сдержать улыбку. Она постаралась, чтобы ее французский звучал максимально грамотно:
– А что у вас происходит?
К ней подбежала официантка и затараторила:
– Я ее понимаю! Я ее понимаю!
Бармен при этом просто зашелся в хохоте.
Таня уже почти решила бежать от этих дурачков, но метрдотель отчаянно вцепился ей в рукав.
– Пожалуйста, останьтесь! Пожалуйста, помогите нам!
И ей объяснили, в чем дело. За столиком у окна сидит какой-то американец, и никто, даже сам шеф-повар, который знает о пище все, не может понять, что тому надо. Официантка жалобно обратилась к Тане:
– Я перечислила ему все блюда! Говорю: «Может быть, вы желаете курицу?» А он: «Ноу курица». – «Тогда телятину в винном соусе?» – «Ноу». – «Свиную отбивную с картошкой?» – «Ноу». – «Что-нибудь выпить?» Опять – «Ноу». И что же нам с ним делать?
Да, тяжело в Париже тем, кто не говорит по-французски! Таня в очередной раз порадовалась тому, что она когда-то добросовестно ходила на все языковые семинары и теперь может объясниться с гордыми французами, которые принципиально не желают учить английский.
– Если я вам помогу… – Таня на секунду задумалась над правильным согласованием времен, – вы мне нальете бесплатно стакан хорошего вина.
– Pas de verre! Une boutelle! [9] – крикнул из-за стойки бармен.
9
Не стакан – бутылку! (франц.)
Татьяна приблизилась к столику, за которым в грустном одиночестве сидел американец. Кроме него, посетителей не было. Американец беспомощно и с легкой иронией озирал веселую суматоху в кафе.
А он очень даже ничего! На вид – лет тридцать. Но если взглянуть в глубокие, вдумчивые глаза, то можно дать все сорок. Одет просто, но видно, что человек состоявшийся, с положением. И далеко не глупый. И совсем не урод.
Татьяна легко перешла на английский – этот язык вообще для нее почти родной:
– Как я могу вам помочь?
Американец просиял. Улыбка у него оказалась широкой и какой-то беззащитной.
– Мадемуазель, я буду вам безумно признателен! Я пытаюсь объяснить ей, – он кивнул в сторону официантки, – что я вегетарианец и вино тоже не пью, а она меня не понимает. Хотя, – неуверенно добавил он, – я говорю с ней по-французски…
Теперь и Татьяна с трудом сдерживала смех:
– Значит, вы сказали ей – по-французски, – что хотите только зеленый салат, сыр и минеральную воду?