Всё хоккей
Шрифт:
— Здравствуйте, — протянул он мне руку и вежливо пригласил пройти в комнату.
Я последовал его приглашению и огляделся. Комната была просторная, стильная, в светлых тонах, не загроможденная мебелью и вещами, поэтому неуютная, немного напоминающая офис. Впрочем, ультрасовременная, под стать хозяину.
Мы уселись в кожаных креслах за стеклянным маленьким столиком.
— Ну и чем могу служить? — спросил через чур вежливо Макс, разливая кофе по маленьким чашечкам из темного французского стекла.
Вообще, все выглядело настолько благовоспитанным, аккуратненьким и стерильным, что мне стало противно. И я некстати ляпнул.
— Я и понятия
— Ученые живут по-разному. И так тоже. А вы что-то имеете против?
Странно. Я сам поражался и своим вызывающим мыслям, и своему вызывающему поведению. Я никогда не был против роскошной жизни. Напротив, приветствовал ее и справедливо считал одной из составляющих успеха. Но почему-то именно здесь, на этом скрипящем кожаном кресле, среди нарочито пропорциональной мебели, напротив этого лощеного красавчика в белом хлопковом костюме, я вдруг вспомнил более чем скромную и немодную квартирку Смирнова. Тоже кстати (или некстати) ученого.
— Да нет, — я как можно равнодушнее пожал плечами. — Против ничего не имею.
Макс внимательно на меня посмотрел, и мне показалось, что в его очень светлых, почти стеклянных глазах зажглись недоверчивые искорки. Он мне не верил. Более того, я вдруг явственно, почти физически осознал его превосходство над собой, хотя он к этому не давал явных поводов. И все же. Я впервые в жизни понял, понял на собственной шкуре, насколько дорогая одежда, дом, сама жизнь влияет на отношения людей. И насколько вещи, не человек, а вещи определяют тон этих отношений и главенствуют в выборе такого тона.
Сегодня в глазах преуспевающего Макса я был никем. Всего лишь неудачником и другом такого же неудачника — Смирнова. Вряд ли бы он в небритом, бедно одетом госте смог бы опознать гениального хоккеиста, сумевшего покорить мир и тем самым приобщиться к избранной касте, ведущей дорого оплачиваемое существование. Кстати, один из атрибут которого, мой желтенький феррари, стоял всего лишь в квартале отсюда. Но этого Макс не мог знать. Он знал лишь то, что видел.
— Кстати, я о вас ничего не слышал от Юры, — усмехнулся Макс. — И если честно, поначалу с недоверием отнесся к вашим словам. Но теперь… Теперь я убедился, что вы действительно можете быть другом Смирнова. Он тоже не понимал, что так могут жить ученые. Он, как и вы, полагал, что ученые должны жить в захламленной пыльными книгами библиотеке. Знаете, более чем стандартное представление о быте. В таком случае, артисты должны жить только среди афиш и плакатов, повара — среди кастрюль и тарелок, а спортсмены — среди спортинвентаря и кубков. Смешно, не правда ли?
Мне было не смешно. Хотя я его отлично понимал, вернее, должен был понимать. Ведь еще вчера жил как он, ну, разве что не в модерновом стиле. Просто на этот стиль у Дианы не хватало ни ума, ни понятия. Она предпочитала роскошь в стиле барокко.
— Человек не может и не должен жить на работе, — глубокомысленно заметил Макс. — Хотя, безусловно, она откладывает отпечаток на его быт.
Я огляделся. И вновь не выдержал.
— Но по вашей квартире этого не скажешь.
Макс откровенно расхохотался мне в лицо.
— Я и впрямь узнаю друга Смирнова! Настоящего друга. Только не понимаю, почему он вас так тщательно скрывал?
— Он не скрывал, просто… — я запнулся, хотя версия нашего знакомства была мною продумана. — Просто видимо при вас у него не было случая обо мне вспомнить. Так бывает. Тем более, что мы подружились через его жену… Надежду… Надю. Мы были соседями, жили в одном
Я не мог не заметить, как он скривился при упоминании жены Смирнова. И в очередной раз убедился, что они друг друга не терпели.
— И что же вы теперь от меня хотите? — довольно резко спросил он.
— Вообще-то лично я ничего, — не менее резко ответил я. — Я по просьбе Надежды Андреевны.
— А Надежда Андреевна почему сама не соизволила придти? — иронично уточнил он.
— Вы сами должны понимать, почему.
Он вздрогнул, опустил глаза и принялся наливать кофе. Я решил не искушать его своими подозрительными намеками и уже миролюбиво продолжил.
— Она сейчас не в самом лучшем состоянии. И вы это отлично знаете. Похоже, она очень, очень сильно любила мужа.
— Да она была просто на нем помешана! — грубо отрезал Макс. — Может, это его и сгубило.
— К сожалению, его сгубило другое.
— Да я не про то! — Макс махнул рукой. — Я про жизнь его, а не про смерть! Умереть можно от чего угодно, здесь наши желания бессильны. А вот как прожить жизнь в наших руках!
— А я думаю, его вполне устраивала и его жена, и его жизнь.
— Конечно, устраивала! Если человек смиряется, его что угодно устроит! Даже нары и тюремная решетка! Но смирение — это гибель для личности! Для писателей, артистов, ученых! Впрочем, для всех художников в своем деле! Даже для поваров, если он личность! Смирение — это удел посредственности и монахов. И, безусловно, неудачников. Он не был ни посредственностью, ни монахом. Но сам, по собственной воле пожелал стать неудачником! Это более чем преступно для ученого!
— А Надежда Андреевна считает его гением в своем деле.
— Еще бы она считала по-другому! Она сама слепила из него то, что хотела и назвала это гениальностью. А воля его была парализована. Он жил по схеме, которую придумал, вернее, которую ему выгодно было придумать. Чтобы хоть как-то оправдать свое существование. Но, как видите, схема его, выстроенная годами, разрушилась в один миг. Одним ударом шайбы! Знаете, складывается такое ощущение, что он, знавший, каким в идеале должен быть жизненный путь, чтобы жить долго и счастливо, сам ступил не на ту дорогу и именно поэтому погиб. Он оказался жертвой собственных фантазий. Вместо того чтобы просто жить, он жил по придуманной схеме, она душила его, не позволяла сделать шаг ни влево, ни вправо, и в итоге его погубила.
— А вы знаете, как нужно жить? — я внимательно посмотрел на Макса.
— А этого вообще знать не нужно. Нужно просто жить.
— Ну, вы-то живете не просто, — я огляделся.
Он оценил мою шутку и расхохотался.
— Безусловно! Но чем проще относишься к жизни, тем она дороже отплачивает.
Еще какой-то месяц назад я бы легко нашел с Максом общий язык. Я вообще был как две капли воды на него похож. Но теперь словно вглядывался в свою старую фотографию и с тоской вспоминал свое прошлое. И уже отлично понимал тех, кто ненавидит удачливых, благополучных. Я совсем недавно был таким. В таком же легком белом хлопковом костюме, на кожаном диване, с чашкой кофе в руках я мог развязно рассуждать о том, что жизнь дорого платит тем, кто к ней просто относится. У меня и мысли не могло возникнуть, что когда-нибудь, в один из заснеженных дней она резко прекратит оплату и предъявит такой счет за свои бесплатные услуги, что погасить его не будет ни сил, возможности. Разве что ценой расставания с самой жизнью.