Всё хорошо, что хорошо кончается
Шрифт:
— А-апчхи! — наконец громко говорит тот и просыпается, по-детски потирая глаза кулачками. Я принимаю невинный вид. Гилберт отчего-то вздыхает у огня, укоризненно на меня глядя.
— Закипело? Разливай по кружкам, — говорит Гилберту старуха. — Против холода нет лучше этого питья.
Отвар слегка горчит, но отлично согревает. А ещё, я уверен, он помогает от простуды, потому что мы хоть и перемёрзли накануне, но не заболели, и даже доходяга Андраник выглядит здоровым.
Когда я допиваю вторую кружку, тяжёлые ковры у входа откидываются, и внутрь заглядывает
— Йарру! — радуется наша хозяйка. — Проходи. Видишь, все уже встали.
— Мясо вот принёс, — сообщает пришедший и втаскивает ободранную тушу какого-то крупного копытного. — Приготовишь?
— Баран? — спрашивает Туула, откладывая в сторону вязание и засучивая рукава.
— Фьок охотился, — кивает Йарру. — Отсыпается теперь.
Туула насаживает тушу на огромный вертел, а Йарру молча садится в углу, и пока мясо жарится, никто из них не произносит ни слова. Тилли что-то зарисовывает в альбом, Гилберт давно уже сообщил, что выйдет ненадолго, и с тех пор его не видать, а Андраник умудрился вновь уснуть, и я отчаянно скучаю.
Когда я пересчитал уже все ковры (четыре белых, восемь серых, шесть тёмно-серых) и все шкуры (их двенадцать, и принадлежали они, наверное, козам и баранам), наконец возвращаются Гилберт и Нииуш. Они приносят рыбу и хворост.
Вскоре наступает благословенное время трапезы. Когда с едой покончено, Туула встаёт и говорит нам:
— Теперь можно в храм.
Глава 12. Жаль, что суть пророчеств вечно не ясна
Каждому из нас дают высокие меховые сапоги такого размера, что подошли бы для великанов. Я ожидаю, что они при каждом шаге будут сваливаться с ног, но благодаря толстым шерстяным носкам этого не происходит.
Вязаные рубахи без застёжек отлично греют, а ещё мы получаем пёструю верхнюю одежду из кусочков шкур. Двигаться во всём этом тяжело и неудобно, зато очень тепло, хоть спи прямо на снегу.
Туула ведёт нас к горам. Поднявшись по ступеням, вырубленным во льду, она с трудом отодвигает плоский камень. За ним темнеет вход.
Старуха входит первой, мы следуем за ней. Миновав короткий сумрачный коридор, мы оказываемся в зале правильной квадратной формы. Здесь довольно светло, и поднимая глаза, я понимаю, почему. Над головой не камень, а ровный отшлифованный лёд.
Тилли приходит в восторг.
— Как это сделали? — сыплет она вопросами. — Плиту сперва отлили, а затем поднимали? Или натягивали временный потолок, который равномерно заливали водой сверху? Как красиво, как точно всё выверено!
Нас же больше занимает то, что мы видим у дальней стены зала. На ледяном постаменте стоит, укреплённая снегом и льдом, чёрная фигура с рукой, поднятой вверх. Часть руки между кистью и локтем пострадала, и её заменяет обледеневший снег. А кисть, видимо, та самая, которую мы отыскали у подземной реки.
— К-как вы д-думаете, это... — шепчет Андраник и пятится. Гилберт, наоборот, решительно шагает вперёд.
— Храм
— О пророчестве? — любопытствует Тилли. — Хочу скорее узнать. Ой, а что это там такое...
Судя по всему, нам посчастливилось найти Рэналфа (то, что от него осталось). Я даже жалею, что так плотно позавтракал: еда комком подкатывает к горлу, когда я смотрю на обуглившееся тело, покрытое корками расплавленных горных пород. На лице темнеют провалы выжженных глаз, а рот, открытый в немом крике, обнажает почерневшие зубы. Тело наверняка находится здесь очень давно, но от него всё ещё отчётливо несёт гарью.
— Какая ужасная смерть, — шепчет Андраник, бледнея.
Затем он валится как сноп. Никто не успевает его подхватить, но он так хорошо укутан, что вряд ли ушибся.
— Принц Андраник! — вскрикивает Тилли и склоняется над ним.
— Я принесу снега, чтобы растереть его и привести в чувство, — говорю я.
К счастью, я успеваю выбежать наружу, прежде чем расстаюсь с завтраком.
— Эй, ты как? — хлопает меня кто-то по плечу в самый разгар действия. Конечно же, это Гилберт, кто ещё мог оказаться настолько бесчувственным и прийти сюда в момент, когда мне не нужны свидетели!
— Всё просто отлично, — со злостью отвечаю я. — Наверное, завтрак был несвежим.
— Как же он мог быть несвежим, если мясо ещё дымилось, а готовилось при нас?
— Значит, штаны давят! — возмущаюсь я. — Всё со мной в порядке, сейчас приду. Погляди лучше, не помер ли Андраник.
— Он уже пришёл в себя, — говорит Гилберт. — Может быть, тебе лучше подождать нас снаружи?
Я поднимаюсь, отвергая его протянутую руку, и говорю:
— Нет уж, я хочу послушать о пророчестве.
— Наш народ жил здесь много лет, — начинает Туула. — Так много, что уже и не подсчитать. Всегда были снег, и лёд, и холод, хотя говорят, прежде на земле было так тепло, будто она обогревалась огнём большого очага.
— В наших землях, за горами, так и есть, — встревает Тилли. — Весной снег тает, появляется трава и листья на деревьях, к лету становится даже жарко, зреют плоды и урожай на полях, а осенью листья желтеют и опадают, идут дожди, а потом опять наступает зима...
Туула будто и не обращает внимания на эти слова. Она стоит, слегка покачиваясь, и взгляд её обращён внутрь себя.
— Давным-давно здесь прошла великая битва, — наконец скрипуче продолжает старуха. — Может, тогда и сама земля получила страшные раны? Как знать. А пророчество, которое нас заставили заучить деды, а им передали их собственные деды, таково: лишь та, что бродит во тьме, знает всё. Оружие её — обман, она направит путём добра, а совершишь зло. Когда утративший силу займёт своё место в храме, а в мёртвый город придёт жизнь, появится тот, кто может остановить вечный холод. Но он должен слушать лишь своё сердце, иначе грядёт вечная ночь.