Все хорошо, что начинается с убийства
Шрифт:
— Ты знаешь, что случилось с тем черным парнем меньше двух месяцев назад? — хрипло спросил Джеррелл. — Хочешь, чтобы что-нибудь в том же духе произошло с тобой? Или с человеком, с которым ты ложишься в постель?
Когда Джеррелл это сказал, я полировала зеркало Дидры над туалетным столиком с девятью ящиками и увидела свое отражение. Меня словно тошнило. Джеррелл имел в виду Дарнелла Гласса, забитого до смерти одним или несколькими неизвестными типами. Я была знакома с ним.
— Но, Джеррелл, я этого не делала! — упорно
— Девочка, все, кроме твоей матери, знают, что ты всего лишь шлюха, которая не берет денег, — жестоко сказал Джеррелл. — Лэйси покончит с собой, если узнает, что к тебе прикасались черные руки.
Я скорчила рожу в зеркале, вытирая верх туалетного шкафчика, потом уронила пару сережек в коробочку, где Дидра держала их.
— Я этого не делала! — простонала Дин.
Она во многих отношениях вела себя по-детски, верила: если ты что-то отрицаешь достаточно часто, то этого и вправду не произошло.
— Дидра, если ты немедленно, сию же минуту не изменишь своего поведения, с тобой случится кое-что похуже, чем заляпанная машина. Я не смогу этому помешать! — сказал Джеррелл.
— Что ты имеешь в виду? Что может быть хуже? — всхлипывая, спросила Дидра как-то по-детски, весьма глупо.
— Есть множество вещей похуже, чем немного белой краски, — мрачно проговорил Джеррелл, но голос его теперь звучал чуть мягче. — В городе живут люди, которые серьезно воспринимают ситуации вроде той, в которой очутилась ты. Не поверишь, насколько серьезно.
Он ей угрожал.
Вопреки обыкновению, я была полностью «за». Какую бы сильную неприязнь я ни испытывала к Джерреллу Кноппу, меня устраивал любой метод, способный напугать Дидру так, чтобы та бросила свой рискованный образ жизни. Если эта женщина двадцати с лишним лет, часто кажущаяся куда более юной, не начнет жить иначе, она подхватит СПИД, какую-нибудь другую болезнь или приведет домой того, кто зверски с ней обойдется.
— Теперь вот что. — Джеррелл постепенно сбавлял обороты. — Я уже позвонил в мастерскую и договорился, чтобы тебе перекрасили машину. Только перегони ее туда. Донни подбросит тебя на работу, я отвезу домой, а твоя машина будет готова через пару дней.
— Я не могу ее туда перегнать, — проскулила Дидра. — Я умру.
— Ты можешь умереть, если не будешь держаться подальше от чернокожих мужчин, — ответил отчим, в голосе которого прозвучало резкое предупреждение.
Джеррелл не теоретизировал. Он что-то знал.
Я почувствовала, как зашевелились волоски у меня на шее, и шагнула в гостиную, держа в руке тряпку, которой вытирала пыль. Джеррелл и я смерили друг друга пристальными взглядами.
— Ты не доставишь мою машину в мастерскую? — спросила Дидра с видом маленькой девочки, которая знает, что просит о многом, но для нее самой слишком трудно сделать такое.
— Нет, — коротко ответила я
Я не знала, как Дидра и Джеррелл все уладили, и снова принялась за уборку, усиленно размышляя обо всех тех, кто был вовлечен в это дело, включая Маркуса Джефферсона. Я готова была побиться об заклад, что сейчас Маркус в ужасе. Он работал на том же заводе, что и Джеррелл Кнопп. Даже если Джефферсон не видел машины Дидры, когда утром уходил на работу, кто-нибудь на фабрике уже рассказал ему обо всем. Я считала, что Маркуса это встревожит, если не ввергнет в панику.
Моя самая старая клиентка, Мэри Хофстеттлер, рассказала мне, что семьдесят лет назад Шекспир страдал от линчеваний на расовой почве. Будь я на месте Маркуса Джефферсона, те времена были бы для меня все равно что вчера.
Дидра с Джерреллом убрались вон, не поговорив со мной, что меня очень даже устраивало. Я закончила работу в тишине и покое, хотя бы в том небольшом, который они оставили после себя.
В квартире все еще эхом отдавались отзвуки гнева и страха различной интенсивности. Мне казалось, что эти потоки дурных чувств ползут по Шекспиру, как смог. Маленький город, принявший меня, обычно был тихим, предсказуемым, с медленной жизнью. Мне это нравилось.
Я загрузила арсенал моющих средств в машину, пытаясь прогнать гложущее меня беспокойство.
Следующей в моем рабочем расписании значилась новая клиентка, Муки Престон, и я сумела слегка приободриться, пока ехала к ее дому.
Раньше я никогда не работала на Сикамора-стрит. По обеим сторонам улицы выстроились маленькие белые домики с аккуратно убранными сквериками. Этот район вырос в пятидесятых годах и в большинстве случаев оказывался отправной точкой пути новобрачных и конечной — пенсионеров.
Дом Муки Престон стоял в середине квартала и ничем не отличался от остальных. На подъездной дорожке была припаркована зеленая «тойота» с иллинойскими номерными знаками. Если по машине можно судить о состоянии дома, то Муки Престон нуждалась в моих услугах, причем очень сильно. «Тойота» была пыльной, снаружи — в полосах грязи, внутри — заваленной газетами и остатками фастфуда.
Я быстро постучала в заднюю дверь, и тот же глубокий, сочный голос, который я слышала по телефону, отозвался:
— Иду-иду!
Примерно через минуту дверь отворилась, и женщина по другую сторону второй, сетчатой, створки уставилась на меня. Она ничего не говорила. Мы молча рассматривали друг друга.
Муки Престон была моложе меня, где-то лет двадцати пяти. Очень грубые прямые рыжеватые волосы, завязанные в «конский хвост», золотистая веснушчатая кожа, большие темно-карие глаза. Круглое лицо, идеальные белые зубы. Если на ней и был макияж, я не смогла его разглядеть.
Несмотря на то что она была очень хорошенькой и улыбалась самым дружелюбным образом, эта женщина выбила меня из колеи.